Array Белобров-Попов - Русские дети (сборник)

— Будем играть! — прокричала Вика. — Ныряй под волну!

Между волнами, которые становились всё выше, море грозно проседало и натягивалось, как гамак, и нужно было успеть захватить воздуха и уйти под надвигающийся вал. Ветер крепчал, становился плотным и холодным, пена срывалась с гребней, но грозы всё не было…

Вода по сравнению с воздухом казалась тёплой — море кипит! Когда удавалось вздохнуть, девчонки заходились адреналиновым визгом и хохотом; впрочем, вода уже так перемешалась с ветром, что казалось, можно дышать прямо ею. Наконец ударил дождь, и море начало успокаиваться. Они ещё немного покувыркались в прибое, прежде чем выйти на берег, — волны набегали и оттаскивали их обратно, будто не желая отпускать, но вода здесь была перемешана с песком, и чистюле Вике эта забава быстро разонравилась. Тата подзадержалась, а когда надумала присоединиться к сестре, разглядела метрах в тридцати левее ещё одного пловца. Дрябловатый мужчина в нелепых пёстрых трусах боролся с прибоем, и его, как недавно Вику с Татой, море не выпускало на берег, раз за разом шлёпая о песок и затем уволакивая обратно. Тата побежала к нему, ещё не совсем понимая, как будет вытаскивать это тяжёлое и чужое тело, но, по счастью, мужчина справился сам — улучил момент между нападением волн и на четвереньках стремительно выполз за линию прибоя. Спина и живот у него были как тёркой разодраны мелкими камешками, трусы смешно спустились до половины ягодиц, и Тата тактично отвернулась. На неё тут же накинулась пожилая женщина, загорелая почти до черноты. В складках морщин кожа оставалась светлой, линии напоминали воинственную раскраску на лицах каких-нибудь диких островитян.

— Дура! Мерзавка! Зачем ты его туда потащила! Видишь же, что шторм! Сама-то плаваешь как утка, дрянь!

Тата попятилась и огляделась. Пляж был пустынен, и эти слова могли быть обращены только к ней. Куда-то исчезли маяк «Нарва» и сосны, живые и поваленные, отполированные ветром до серебряного блеска, из которых рачительные эстонцы вырезали скамейки. Да и сам пляж был обширнее и напоминал скорее бакинский: навесы, лежаки, южная растительность, из которой выглядывали белоснежные строения. Старая тётка в татуировках морщин хлопотала вокруг мужика в смешных трусах.

— Собирай шмотки, идём в отель! Твоему мужу надо в медпункт, если тебе, конечно, не вовсе на него насрать! Нормальные люди с утра посмотрели прогноз в Интернете и пошли в город по магазинам, а этой неймётся — хорошо купаться в дождь, никого не будет! Конечно не будет, у людей мозги-то есть…

Не переставая возмущённо бормотать, тётка собрала свое го обиженно сопящего сына, и они потащились к выходу с пляжа.

Одеваться Тата с Викой не стали — всё равно ливень. Так, мокрыми, в водорослях, и побежали к дому: скоро должна была начаться серия про собаку Баскервилей. Дед сидел на веранде, пил чай и читал газету.

— Мы купались в шторм! — радостно сообщили ему сёстры.

Дед фыркнул:

— Да какой это шторм! Баллов пять-шесть, не больше.

От бабушки им, разумеется, влетело.

Большие жёлтые машины помешают сказочному городку! Он должен вырасти, твёрдо сказал папа, в самые ближайшие дни, а эти хозяйски расселись, как большие птицы со сложенными клювами… может, не знают, что запланирован городок?

Потливой ночью, разбавленной тревожным шепотком в коридоре, Велька, уже, казалось, уснувший, вдруг сел в постели и хлопнул себя ладонью по лбу. И сказал тихо: «Ёлки-моталки!» Конечно, машины возникли строить сказочный городок. Он ведь не гриб и не дерево, он самостоятельно не вырастет. Какой Велька всё-таки ещё маленький и, не взирая на все пятёрки, часто не понимает самых простых вещей. Понимает, но не сразу соображает. «Тугодум», есть такое слово. Да, ещё маленький, пусть не такой, каким его считает бабушка, которая в корявых коричневых колобахах, сваленных у боковой стены зелёного здания театра, отказывалась признавать декорации из оперы «Садко», куда Велька ходил вместе с двоюродной задавакой Ксаной.

Тогда стояла осень, по городу вывесили чёрные шары штормового предупреждения, ветер гнал мимо театра лавину золотых листьев, и они, потрепавшись на декорациях, оседали в Крюковом канале, а там, хоть и холодно, пыхтел трубой туристический кораблик. Доносился тенорок экскурсовода: «А всего у Александра Сергеевича в нашем городе около двухсот адресов». Бабушка смешная… будто Велька не понимает, что декорации из картона и разбираются по частям. Они не растут на сцене, и сказочный городок сам на площади не растёт.

Следующим днём, когда возвращались к обеду, Велька потихоньку увлёк маму от прямого пути, чтобы пройти через ратушную площадь. Мама отвлеклась, сжимала Велькину руку крепко, почти больно (он вежливо регулировал напор вращением кисти) и позволила себя сбить: лишь у ратуши удивилась, что они вышли к своей улице с другой стороны. Машины вытянули клювы, которые оказались, как Велька уже догадался, кранами. На площадь сгружали толстые связки коричневых ребристых щитов, и Велька, проходя мимо одной из стопок, небрежно постучал по дереву и глянул на маму: «Будут домики строить». Мама кивнула. Лицо усталое, невесёлое, нос будто вытянулся. «Скоро праздник», — сказал Велька. «Праздник ещё… через полтора месяца, — сказала мама. — Ты уже поправишься. Пойдём всюду гулять, пойдём в цирк». — «И на хоккей, папа обещал», — сказал Велька. «Да». — «А городок откроется за месяц до праздника». — «Примерно». — «Папа сказал, ровно за месяц». — «Хорошо… Значит, скоро».

Деды Морозы, по-здешнему Николаусы, махали рукавицами, оседлав сосредоточенных пятнистых оленей, из каждой витрины, а в Петербурге, когда Велька улетал, новогоднего оформления ещё не было.

Есть он в последнее время совсем не хотел, пожевал кое-как оладьи, испечённые доброй, но бестолковой, знающей не больше десятка русских слов тётей Кларой, нехотя залез в кровать, прикрыл глаза. По зыбкому экрану на обороте век пробежала наискосок шустрая струйка пятен, как оленья упряжка, ещё раз, ещё. Дед Мороз из пятен не складывался, Велька больно надавил пальцами на глазницы: ему почему-то запрещали это делать, а такой вспыхивал в этот момент в голове волшебный узор, серебряный, ртутный, круговым веером, как компьютерная заставка! Компьютер сейчас был очень дозирован, после отдыха допускалось полчаса телевизора. Велька досмотрел начатый позавчера фильм про львёнка и марсиан. Потом гулял с мамой у церкви, где был мягкий резиновый асфальт, чёрный, покрытый сейчас серебряной плёнкой инея, а рыжий Лукас снова пришёл с футбольным мячом, и они пинали мяч прямо в стену церкви. В первый раз мама хотела им это запретить, но так поступали все дети. Велька почти не говорил по-немецки, только этой осенью, во втором классе, начались уроки языка, но с Лукасом подружился сразу. Лукас ещё приносил крошечный, но умный фонарик: он не просто мог высвечивать на бугристых камнях, из которых сложена церковь, белые, жёлтые или красные круги. Он ещё реагировал на голос. «Рот!» — говорил Лукас — или: «Гельб!» — и фонарик слушался.