Array Белобров-Попов - Русские дети (сборник)

Мы тоже чокались лимонадом и пережидали, пока затихнет ворчание Михоиной жены Амалии, чёрной тенью всегда сидевшей у открытого окна, и интересовались, что было дальше.

— А с Цугри что случилось?

— Он в кипятке не сварился?

— Его Волчья Голова тоже убил?

— Зачем убил?.. Наоборот — наградил по-царски: одел ему на башку маленькую корону и посадил рядом с собой на низенький трон…

— Такой?.. — уточнял малыш, показывая на свой горшок, стоящий посреди двора, а дети постарше удивлялись:

— Верному соколу голову оторвать велел, а непослушную собаку наградил?..

— А вот вы сами подумайте — почему? — прищуривался Михо и, снисходительно выслушав разные предположения (вроде того, что царь пса любил, а сокола ненавидел или на сокола зуб имел), торжественно заключал: — Если бы пёс послушал царя — то царю не пришлось бы лезть в воду и он не узнал бы, что вода лечебная! И не построил бы нашего святого города!..

— Значит, непослушным быть лучше, чем послушным! — делал свой вывод самый маленький, но отвечать ему было недосуг: взрослые звенели стаканами, пили за Тбилиси, за царя и за целебную воду, а шутники предлагали в лице того одноухого Цугри выпить за всех верных собак, а заодно, в лице кошки Писунии, выпить и за всех хороших кошек, ибо всё живое имеет душу, честь и чувства, на что Писуния отзывалась благодарным мурлыканьем, хотя тоже слышала этот тост множество раз, знала его наверняка наизусть и, кто знает, может быть, повторяла его про себя в своей вечной кошачьей дремотной неге.

В дальнем углу двора жила старая Бабулия. Про неё было известно, что она может напускать и снимать джадо, а также врачевать. Во двор часто приходили разные люди, звонили к ней, терпеливо ждали, пока она, стуча клюкой, шла открывать, исчезали за дверью… А потом выходили — довольные и весёлые. Мы глазели на это с большим интересом. У неё в квартире мы никогда не бывали — и Бабулия не приглашала, и взрослые не разрешали. Приходилось довольствоваться заглядыванием в немытые окна, сквозь которые мало что было видно: какие-то огоньки мерцают, что-то светится, тухнет и вспыхивает…

Как-то привели женщину с обмотанной головой. Один раз принесли на руках ребёнка. Другой раз видели, что к Бабулии приходили люди в военной форме и вели под руки своего товарища. Привозили закутанных в одеяла больных детей. Иногда приходили пары, иногда — молодые девушки с матерями. Появлялись люди в бинтах и гипсе, на костылях.

Сама старуха из своей затхлой квартиры не выходила, давала нам через решётки мелочь, чтобы мы принесли ей хлеба или булок. А если кто-нибудь со двора шёл на базар, она просила купить для неё сыра или курицу. Детей и внуков у неё не было, пенсию она не получала, но деньги у неё водились. И она всегда возвращала нам сдачу от хлеба:

— Купите себе мороженого или конфет.

Как-то пару дней не открывались её окна. Соседи залезли через форточку и увидели, что она, мёртвая, лежит на тахте под огромным портретом Сталина, а на шатком комоде — Библия и какие-то странные предметы: стеклянная пирамида, шар из зелёного камня, перламутровый веер, проросший ячмень на блюдце, карты со странными знаками, медное кольцо, несколько пиал, входящих одна в другую.

— Ведьма! — сказал в сердцах Вано и сорвал со стены портрет Сталина (он отсидел при нём пять лет). А предметы со стола сгрёб в мешок и выкинул в мусор, строго запретив нам входить в нечистую квартиру. Входить мы не входили, но мусор раскопали и были рады странным игрушкам, но Вано, увидев это, отнял их, унёс со двора прочь и кинул с Верийского моста в реку.

На поминках тоже не обошлось без неожиданностей — вдруг сорвался жестяной жёлоб с крыши и упал прямо возле Вано, порезав ему руку. Вдруг с треском лопнула бутыль с вином, и один из осколков влетел в окно, где обычно сидела Амалия (по случаю поминок вышедшая наружу). Вдруг начал скандалить тихий Сашико и перевернул блюдо с хашламой [13] Блюдо из вареной говядины (груз.) , обязательное на поминках. . Вдруг выкипел и застыл комьями поминальный шилаплав [14] Особый вид плова (груз.) , обязательный на поминках. , хотя хозяйки не отходили от котла. Иди и не верь после этого в джадо!

После смерти Бабулии в её комнатах поселился молодой парень Мераб, её дальний родственник. К нему начали таскаться дружки. До утра горел свет и слышались хохот, звон бокалов, шлепки карт и стук катящихся зари [15] Зари — игральные кости и название игры. . Взрослые не добро переглядывались между собой и называли Мераба картёжником и заристом. Про заристов нам было известно немного: что эти страшные люди целыми днями играют в зари на чью-то жизнь и потом убивают людей. Играют они обычно в Ортачала — а где же ещё?.. На Мейдане торговля идёт, людей много. В Сололаки опасно — езиды с горы нагрянуть могут и деньги отнять. В Ваке начальство ездит. В Сабуртало милиции полно. На Вере своих игроков хватает, все садики заняты. Или на Кукия, за кладбищем, играть, или в Ортачала, под скалами.

Там, в Ортачала, где прохлада и тень, заристы и собирались со всего города. Денег у них не было, и они играли на всякие странные вещи. Особенно, говорят, они любили проигрывать своих родных — мать или сестру. Или играть на убийство первого встречного в очках или в галстуке. Или ещё на какую-нибудь гадость. А за неисполнение ожидала верная смерть от других игроков.

В итоге Мераб плохо кончил — упал где-то с пятого этажа. Взрослые говорили, что его, наверно, выкинули другие заристы за неуплату долга, но толком ничего не было известно. А квартиру купил один одышливый милиционер с чрезмерным животом. И теперь туда таскались голубые рубашки и фуражки, что тоже всем очень не нравилось, да что делать?.. Джадо, видно, действует и после смерти ведьмы.

Афи!.. Иси!.. Куше!..

В детстве родители отправляли меня на выходные к бабушке и дедушке в другой район, где меня ждали игры с кошкой Читой и сеттером Леди, а также сидение возле деда — охотник и рыболов, он на выходные обычно занимался починкой снасти или набивкой патронов, чисткой ружей или штопаньем сети-накидки со свинцовыми грузилами по краям, весом до пуда, которую надо было веером раскидывать по воде, а потом вытаскивать с рыбой на берег.

Мне разрешалось иногда держать весы или надавливать палочкой на пыжи, загоняя их в гильзы до упора, распутывать лески или держать наготове крючки или баночку с дро бью или машинным маслом.

Во дворе деда уважали и побаивались — в голодные времена он добывал дичь и рыбу и раздавал соседям, а когда надо — мог и гаркнуть, и все помнили, что у него на стене висят крест-накрест два ружья, а стрелок он отменный, что и было однажды продемонстрировано, когда какие-то чужие заблудшие забулдыги затеяли во дворе потасовку и дед, выставив ружьё в окно, так дал из двух стволов дуплетом по земле рядом с ними, что они кинулись прочь без оглядки.