Array Белобров-Попов - Русские дети (сборник)

— Обязательно, а как же — она же с нами живёт, мышей ловит, пользу приносит. Вот, дай ей этот кусочек!.. Так жили наши предки. Так и мы должны жить. Ты, Вано, сам хорошо знаешь: кто к нам с радостью придёт — того вином встретим, пусть радуется с нами, такой гость от Бога. А кто со злом явится — того мечом встретим: пусть уходит восвояси, откуда пришёл, — этот гость от чёрта!

— Лучше мы сами куда-нибудь убежим! — говорил вдруг несмышлёныш, на что Михо-дзиа внушительно качал головой:

— Нет, нам бежать некуда. За нами — Кавказ. А Кавказ — это хребет мира! — Он звонко шлёпал себя по шее. — Он не даст показать врагам спину. А если надо — то и укроет в пещерах, спрячет и спасёт. А что творится там, в сумасшедшем мире, — нас не касается. Тут, — он тыкал в землю, вызывая наш интерес к травинкам меж камней, на которые указывал его волосатый палец, — тут, в этом дворе, всё должно быть поровну, по-братски и по-человечески. За это выпьем!

И стаканы сдвигались в звенящий букет. И начинались долгие общие дворовые предания — о том, как в революцию меньшевик Коция прятал у себя соседа-большевика Гено, а потом всё происходило наоборот — когда пришли красные, большевик Гено прятал у себя семью убитого меньшевика Коции; как во время войны кормили и поили в подвале семью болнисских [16] Болниси — город в Грузии, бывший Катариненфельд, основан в 1918 году сотней семей немцев-переселенцев из Швабии. немцев, пряча их от выселения в Сибирь; как старая ведьма Бабулия сняла джадо с Джемаловой дочки; как чей-то дядя вынес из огня чью-то бабку; как летом ночью в одну из квартир стали лезть воры и больная Амалия, сидя у окна, застучала крышкой от горшка, закричав громовым голосом: «Заряжаю ружьё, сейчас стрелять буду!» — чем повергла воров в бегство; как мой дед-врач полвека избавлял от болезней всех соседей с их родственниками и знакомыми, так что на Пасху и Новый год двор превращался в птичий базар от кур, поросят и баранов, доставленных благодарными больными. А когда доходило до рассказа о том, как в молодости на охоте Вано спас Михо от раненого вепря («Вот так уже кабан стоял, клыки как у слона были, я как пульнул из двух стволов, один жакан в голову попал, а другой прямо в сердце!..»), то даже нам, детям, было ясно, что сейчас пришло время выпить за хорошие воспоминания.

Конечно, нехорошо кормить бегемота кирпичами, угощать голодного страуса фольгой от сигарет или швырять камешками в обезьян. Но что делать, если сам голоден, глуп и молод и от нечего делать, пропустив школу, бродишь с такими же лодырями по зоопарку (вход — 10 копеек, мороженое — 15, хачапури — 20). А «ходить на шатало» начали рано, с четвёртого-пятого класса.

— Пошли с химии, ну её…

— Лучше «нб», чем двойка…

— Химичка меня и так на урок не пускает…

— Погода отличная. И рубль есть…

О, зоопарк, прибежище всех лентяев и прогульщиков, оазис безопасности — ни учителей, ни родичей, ни милиционеров (опухший старшина Коция, сидящий у входа в расстёгнутой форменной рубашке, с платком на голове, не в счёт — его не боятся даже зайцы и воробьи). И птица какаду, хоть и похожа на завуча, не внесёт ничего в журнал и не вызовет родителей — такое в её ощипанную головку не придёт. И морж, похожий на школьного сторожа, не начнёт загонять тебя на урок, когда кругом божья благодать: он сам кайфует на солнышке и тебя вполне понимает. А что, чем плохо устроился?.. Ни голода, ни белого медведя, живи в своё удовольствие: пляж, пруд и вольера — чего ещё существу надо?

— Купайся сколько влезет. Кормят-поят… — обсуждали мы моржовую жизнь.

— В школу никто не гонит, мозги не вынимает…

— Кровь не пьёт, в душе не копается, по карманам не шарит…

И мы шли дальше. В боковой аллее, в двухэтажном домике, бегала семья волков. На углу проживала одинокая лиса с лисёнком, причём лиса была чёрно-бурая, а лисёнок — ярко-жёлтый.

— Это она с леопардом поженилась, с тех пор такая грустная, — шутит смотритель Валико про лису (сам худ, жилист и облезл, как чучело медведя в музее при зоопарке). — Видите, какая грустная?.. Это она леопарда вспоминает. Один раз поженилась — а всю жизнь вспоминает. А леопард вон там, за урнами, сидит, тоже про лису день-ночь думает.

— Как это с леопардом поженилась? — удивлялись мы. — Это же лиса, а это леопард?

— А вот так! — Валико на пальцах показывает, как они поженились.

— Это же разные породы, разве они могут… оплодотворяться? — спрашивает какой-нибудь спец по тычинкам и пестикам.

— Ещё как могут! — смеялся Валико и крутил тыквообразной головой. — Ну и что? Лиса на севере живёт, леопард — на юге, но если встретятся — обязательно поженятся… А не даст — леопард её сожрет! — сурово итожил Валико. — А сейчас он грустный — видите? Скучает!

И правда — жёлтый леопард сидит в явно малой для него клетке, зол и насуплен, о чём-то тяжело думает.

Иногда смотрителя Валико сопровождала наглая, кривая на один глаз дворняжка по имени Водка, которая лаяла на всех зверей и была их царём — в зоопарке, за решёткой, и лев не страшен. Правда, циррозный тигр Бадри, живущий в вольере с избушкой, когда-то выковырял ей глаз, но она и одним всё отлично видела: важно ходила меж клеток и беспрестанно мочилась на них, не обращая внимания на протесты льва, шипение енотов или жалобы брезгливой пантеры.

— А видели, что у бегемота на попе хулиганы написали? — вёл нас смотритель Валико дальше и в изумлении указывал на бегемота, у которого на чёрном заду красной масляной краской было выведено: «ХРУШОВ». — Сколько я его мыл — ничего не помогает. И бензином пробовал, и порошком тёр, и наждаком, и ацетоном — ничего не берёт!

Бегемот Джонни страдальчески смотрел своими лягушачьими мигалками, иногда распахивая розовую пасть, в которую, вместе с булками, бубликами и конфетами, нередко летели горящие окурки, авторучки, спички, железки и даже обломки кирпичей. Бедный подслеповатый зверь не различал спрятанного за булкой подлога, разевал ненасытную пасть — и ещё какая-нибудь дрянь ложилась на дно его железного желудка, который в конце концов начал переваривать и камни.

Но, как объяснил нам Валико, от такой сухой пищи не обошлось без геморроя: у бегемота из разрисованной задницы вылезала красная кишка и уныло волочилась по земле, а бегемот то ошалело крутил хвостиком, пытаясь избавиться от этой пытки, то косолапо наступал на кишку, надеясь, очевидно, оторвать её.

Летом воды в бассейне (как и во всём городе) часто не бывало, и Джонни приходилось часами лежать под палящим солнцем, наглотавшись камней и придавив злосчастную кишку. О чём он думал, бедный?.. О ветеринаре, о людской глупости и жестокости? О голоде? О прохладных водах Нила?..