Татьяна де Ронэ - Дом, в котором меня любили

Месье Замаретти подпрыгнул, словно совершенно забыл о существовании этого клиента.

— От этого у людей только разгорается желание читать этот роман.

— Вы правы, месье. Скандал способствовал тому, чтобы книга стала сенсацией.

— Какой скандал? Какой судебный процесс? — спросила я, вновь ощущая себя дурочкой.

— Ну, это случилось три или четыре года тому назад, когда ваш супруг нас покинул. Автора обвинили в оскорблении общественной морали и религии. Публикация романа была целиком приостановлена, что повлекло судебный процесс, широко комментированный в прессе. После этого все захотели прочесть книгу, которая вызвала такой скандал. Я лично ежедневно продавал по дюжине экземпляров.

Я посмотрела на книгу, потом открыла титульный лист.

— Месье Замаретти, а что думаете вы об этом романе? — задала я вопрос.

— Я думаю, что Гюстав Флобер — один из самых великих наших писателей, — заявил он. — И что «Мадам Бовари» — это шедевр.

— Ну что вы, — хихикнул читатель из своего угла. — Это уж слишком.

Месье Замаретти сделал вид, что не слышал.

— Прочтите первые страницы, мадам Роза. Если вам не понравится, никто не заставляет вас продолжать чтение.

Соглашаясь, я вновь кивнула головой, глубоко вздохнула и перевернула первую страницу. Конечно, я это сделала из любезности к месье Замаретти. После вашей смерти он был так добр ко мне и всегда сердечно улыбался и здоровался, когда я проходила мимо его лавки. Я поудобнее примостилась в глубоком кресле. Почитаю минут двадцать, поблагодарю его и поднимусь к себе.

Когда я увидела перед собой Жермену, заламывающую руки, я не сразу поняла, где я и что делаю. Мне казалось, что я вернулась из другого мира. Жермена смотрела на меня, потеряв дар речи. Наконец я поняла, что все еще сижу в книжной лавке. Снаружи было темным-темно, а в желудке у меня громко урчало.

— Который час? — спросила я слабым голосом.

— Уже почти семь часов, мадам. Мы с Мариеттой очень беспокоились. Ужин готов, а курица остыла. Я не нашла вас у цветочницы. Мадемуазель Валькер сказала, что вы уже давно ушли от нее.

Она напряженно смотрела на книгу у меня в руках. Потом я поняла, что провела за чтением больше трех часов. Месье Замаретти, с торжествующей улыбкой, помог мне встать.

— Не хотите ли вернуться завтра, чтобы продолжить чтение? — как настоящий соблазнитель спросил он.

— Да, — оторопело ответила я.

Я позволила Жермене, которая сохраняла строгий вид, качала головой и цокала языком, отвести себя наверх.

— Мадам в порядке? — шепотом осведомилась Мариетта. Она топталась возле двери, окутанная соблазнительным запахом жареной курицы.

— Мадам в полном порядке, — сухо ответила Жермена. — Мадам читала. И забыла обо всем на свете.

Мой дорогой, вероятно, вы посмеялись бы над этой сценой.

Кончилось тем, что по утрам я сидела в книжной лавке, а днем — у Александрины. Я читала часа два-три, потом поднималась, чтобы наскоро съесть обед, приготовленный Мариеттой и поданный Жерменой, и вновь спускалась, уже к цветочнице. Теперь я вижу, что чтение и цветы создали основу моего нового существования и позволили удержаться в жизни после вашего ухода.

Я сгорала от нетерпения вновь вернуться к Шарлю, Эмме, Леону и Родольфу. Книга ожидала меня на маленьком столике перед креслом, в которое я опускалась. Мне трудно объяснить, что я ощущала при чтении. Вы-то, опытный читатель, должны меня понять. Мне казалось, что я попадаю туда, где ничто не может меня потревожить или задеть. Я становилась нечувствительной к шуму вокруг меня, к месье Замаретти, к голосам клиентов, к возгласам прохожих на улице. Даже когда та странная, умственно отсталая девочка приходила поиграть и заливалась смехом, катая по полу свой мячик, я видела только строчки на странице. Предложения превращались в образы, к которым меня влекло с волшебной силой. Они поселялись в моей голове. Эмма, ее волосы и черные глаза, такие черные, что иногда отливали синевой. Благодаря мельчайшим подробностям ее жизни, мне казалось, что я нахожусь подле нее, переживаю эти мгновения с нею вместе. Ее первый бал в Вобьесаре, головокружительный вальс с виконтом. Однообразная жизнь в деревне, ее все возрастающая неудовлетворенность своим существованием. Ее тайные мечты, так живо описанные. Родольф, верховая прогулка в лесу, ее беспомощность, тайное свидание в саду. Потом связь с Леоном среди выцветшего великолепия гостиничного номера. И ужасный конец, от которого у меня перехватило дыхание. Кровь, страдание, горе Шарля.

Как случилось, что я так долго лишала себя радости чтения? Я вспоминаю, каким вы становились сосредоточенным в те зимние вечера, когда погружались в чтение, сидя возле камина. Я шила, штопала или писала письма. Иногда я играла в домино. А вы сидели в кресле с книгой в руках, и ваши глаза скользили по страницам. Я помню, что думала: чтение — это ваше любимое времяпрепровождение, а мне оно чуждо. Но меня это не волновало. Я знала, что и вы не разделяли моей страсти к моде. Пока я восхищалась покроем платья или оттенком ткани, вы наслаждались Платоном, Оноре де Бальзаком, Александром Дюма и Эженом Сю. О любовь моя, как вы близки мне теперь, когда я единым духом прочла «Мадам Бовари». Я никак не могу понять всю эту суматоху вокруг судебного процесса. Разве Флоберу не удалось проникнуть в мысли Эммы Бовари, предложив своему читателю разделить те чувства, которыми она жила, ее скуку, ее боль, ее страдание и ее восторги?

Однажды утром Александрина повела меня на цветочный рынок Сен-Сюльпис. Я попросила Жермену разбудить меня в три часа утра, что она и сделала, с лицом, опухшим ото сна, а я ощущала только мурашки от возбуждения и ни капли усталости. Наконец-то я узнаю, как по вторникам и пятницам Александрина с Блезом выбирают цветы. Все трое мы вышли на предрассветную и молчаливую улицу Хильдеберта. Никого не было видно, кроме пары тряпичников с крюками и фонарями, которые сразу скрылись, заметив нас. По-моему, я никогда раньше не видела нашего города в такой ранний час. А вы?

Мы прошли по улице Сизо и вышли на улицу Канет, по которой двигались по направлению к церковной площади первые телеги и повозки. Александрина рассказала мне, что префект приказал построить новый рынок возле церкви Сент-Эсташ, огромное здание с павильонами из стекла и металла, — вероятно, полный кошмар, — которое будет готово через год или два. Как вы догадываетесь, у меня не возникло никакого желания туда идти, так же как и любоваться строительством новой грандиозной Оперы. Значит, Александрине придется покупать цветы на этом огромном рынке. Но сегодня утром мы шли к церкви Сен-Сюльпис. Я куталась в манто, сожалея, что не взяла розовой шерстяной шарф. Блез тащил за собой деревянную тележку.