Кристофер Мур - SACRÉ BLEU. Комедия д’искусства

— Мне не нравится Латинский квартал, — сказала Жюльетт. Из мешка Красовщика она достала морковку и с хрустом откусила кончик. Этьенн потянулся к ботве, но она отвела его нос локтем. — Все студенты раздражают — и задумчивые они, и рожи у них прыщавые. Все хорошие художники — на Монмартре или в Батиньоле.

— Так найди себе нового художника и живи с ним , — ответил Красовщик.

Это она виновата, что ему пришлось снимать квартиру в Латинском квартале, где у него имелись надежно запрятанные секреты и сила, о которой она не знала. Хотелось сказать ей, что она виновата и в том, что им не досталась картина Голландца, что пришлось бросить картину булочника: если б ей удалось, они бы заполучили себе приятное местечко в Первом округе, где лавки получше, где рынок Ле-Аль и Лувр недалеко, но она была… в настроении. На нее иногда находило, и жара, а также воспоминания о том, как ей приходилось изображать Богородицу, раздражали ее до того, что хоть в глаз ему тыкай тростью. Давить на нее не хотелось.

— Если у нас нет сини, что толку от нового художника? — спросила Жюльетт.

— И еще брат Голландца. Тебе не кажется, что наши картины — у него? Сама же знаешь, раз Голландец рассказал о нас карлику, то и брату наверняка доложил.

— Если у него и есть, он мне их не показывал. Я пересмотрела сотни полотен Винсента. Ничего не написано Священной Синью.

— Тебе надо подправить брату память.

— Я не могу вернуться на Монмартр в таком виде. Когда родня начинает лупить тебя по башке, пора менять стратегию. Если хочешь, чтоб я туда вернулась, мне нужна синь.

— Если у нас получится достать краску, тебе нужно тут прибрать. — Красовщик снял котелок и почесал голову — клокастый коврик грубой черной шерсти. Краску-то он, может, и добудет, но источник ей знать не положено. В этом вся неловкость — ему нужна ее помощь. Может, просто купить новый револьвер и начать отстреливать художников? Так гораздо проще. — Если не сможешь заставить их все забыть — карлика, булочника и брата Голландца, — придется с ними покончить.

— Я знаю. — Она отвела морковную ботву подальше от Этьенна, а тот возмущенно клацнул зубами. И тут она заметила огромный штуцер, возбужденно и влажно торчавший из-под осла за край дивана. Блё хлестнула по кончику пучком ботвы, и Этьенн обиженно и хрипло возопил, как драные кузнечные мехи.

— Он по тебе скучал, — пояснил Красовщик.

— Полтретьего. Полтретьего. Полтретьего.

— Часы полагается использовать как точку, на которой сосредоточиваться, — сказал Профессёр. Он помахивал своими карманными часами на цепочке перед носом у Люсьена. — А не определять по ним время.

— Ты этого не говорил. — Люсьен сощурился и вперился в часы. Так они все провели уже полчаса, пытаясь докопаться до самых первых воспоминаний Люсьена о Красовщике, но обнаружили только время. — Ты просто сказал: сосредоточься на часах. Я думал, тебе захочется узнать, сколько времени.

— Когда он уже заквохчет? — осведомился Анри. — А то мне к печатникам пора.

— Субъект гипноза должен быть легко внушаем, — ответил Профессёр. — Вероятно, стоит опробовать метод на вас, месье Тулуз-Лотрек.

— И спустить на ветер те тысячи франков, что я потратил на алкоголь, стараясь уничтожить как раз те воспоминания, что вы пытаетесь оживить? Нет уж, спасибо. Но у меня есть мысль — может и с Люсьеном получиться. Мы способны поставить эксперимент?

— Разумеется, — ответил Профессёр.

— Мне нужен остаток той синей масляной краски, что я вам принес на анализ.

Профессёр вынес тюбик из спальни-лаборатории и отдал художнику, а тот отвинтил колпачок.

— Есть это я не стану, — сказал Люсьен.

— Тебе и не придется, — успокоил его Анри. — На нее просто нужно посмотреть. — И с этими словами он выдавил каплю на циферблат профессорских часов и размазал по всему стеклу.

— Это были отцовские часы, — произнес Профессёр, хмуро глядя на свежеокрашенный хронометр.

— Во имя науки! — провозгласил Тулуз-Лотрек. — Попробуйте сейчас. — И он похромал в кухню. — Неужели вы даже кулинарного хереса не держите?

Профессёр покачал часами перед лицом Люсьена.

— А теперь просто сосредоточься на часах, будь добр. То есть на синем.

Не вставая Люсьен резко выпрямился.

— Не вижу в этом никакого смысла. Что мне вообще вспоминать?

Анри вернулся из кухни с очень пыльной бутылкой бренди в руке.

— Мы не знаем, что тебе вспоминать, пока ты сам этого не вспомнишь.

— Думаешь, это мне поможет найти Жюльетт? — Здесь-то и зарыта собака сопротивления. Люсьен боялся, что Профессёр и впрямь сумеет вызвать к жизни утраченные воспоминания, — но вдруг он вспомнит, что его Жюльетт — какая-нибудь мерзавка? Этого он бы не вынес.

— Погоди. Анри, вы сказали, что Кармен вас не вспомнила, но обошлась с вами любезно, так? Она же не пыталась от вас как-то спрятаться? Быть может, она стала невольной соучастницей в кознях Красовщика. Быть может, она очень вас любила, а он заставил ее обо всем забыть. Быть может, и Жюльетт он манипулирует против ее воли.

— Может быть, — рассеянно согласился Тулуз-Лотрек. — Но она, мне кажется, слишком красивая, чтобы не быть внутренне порочной.

Шаркая, Анри бродил по комнате и заглядывал в разные уголки, перекладывал с места на место инструменты и переставлял машинки. Наконец выбрал себе небольшой цилиндр с делениями и наклонил над ним бутылку.

— Месье… — Профессёр покачал головой. — В последний раз там держали довольно ядовитое вещество.

— Ой, херня. — Но все же вместо него схватил с профессорского стола череп какого-то мелкого животного — похоже, мартышки, — капнул в него бренди и отхлебнул.

— Анри! — укоризненно произнес Люсьен.

— Не могу ли я предложить вам воспользоваться demitasse? Посуда на кухне, — сказал Профессёр. — По утрам я сам варю себе кофе.

— А, ну да, — сказал Анри, допив мартышкин череп, поставил его на стол и опять ухромал в кухню.

— А чего ты прямо из бутылки не пьешь? — крикнул ему вслед Люсьен.

Из-за косяка вынырнула голова Тулуз-Лотрека:

— Месье, прошу вас. Я вам что, варвар?

Когда все устроились в гостиной — Анри с бренди, Профессёр с часами, а Люсьен с предчувствиями, — эксперимент начался заново. На сей раз Профессёр вращал часы на цепочке медленно, а сам нараспев читал Люсьену литанию успокоения, сосредоточенности и сонливости.

— Твои веки тяжелеют, Люсьен, и ты можешь закрыть их, когда пожелаешь. А когда закроешь, ты провалишься в глубокий крепкий сон. Ты по-прежнему будешь меня слышать и отвечать мне, но при этом ты будешь спать.

Люсьен закрыл глаза, и голова его упала на грудь.

— Ты здесь в полной безопасности, — продолжал Профессёр. — С тобой не случится ничего плохого.