Елена Костюкович - Цвингер

Вот еще один, правозащитный, независимый. Слайды памятников, надгробия, печь крематория. На столе коньячок, меренги, коробка засахаренных каштанов, соленый арахис. По случаю обеденного часа ни там, ни тут нету никого. Нет даже и стендистов.

Дальше виднеется изысканной красоты грузинский. Очаровательный чешский. Два-три независимых русских карликовых, где сушки, чай, водочка и конфеты, где в основном судачат со знакомыми и изредка — с западными русистами, буде таковые соизволят пожаловать… Что до государственного номенклатурного стенда, там посетителям распродают прямо с полок с охотой, если те просят (хоть это и запрещено правилами Франкфуртской Бухмессе), за евровалюту экземпляры выставочных книг. Добрая половина полок опустела. На диванах под голыми полками развалился VIP-визитер. Готовят телесъемку. Софиты. Гастролер — экранный комментатор шоу и мюзиклов — от нечего делать оглаживает языком губы. Он вальяжный, широкий, в тонком сукне, с бабочкой, и при нем шестерит мелкий, нервный секретарь. Полируя шелковым шарфиком коричневый, как арахис, ноготь, шеф плавным с раскатами голосом:

— …заработав десятилетиями такой имидж, я же не могу его уронить…

Все это вписывает в блокнот забредший в родные березки журналист, корреспондент московской радиостанции, а по совместительству и газеты, а по совместительству и журнала. Улыбнувшись и покивав VIP-личности, обращает внимание на клеврета:

— А ты чем занимаешься? Контактами на месте?

— Я все больше визами, добычей аффидевитов.

Свет поставили наконец. Клеврет шустро выскочил из кадра и вскарабкался на высокий пуф рядом с эскорт-девахой российского стенда. Искоса кидая на нее взоры, массирует свои вельветовые джинсы на коленях, мало на что с ней надеясь, поскольку у ляжек такой феноменальной длины с таким, как он, шибздиком совершенно ничего не может быть общего. Но все же он — повезло — оказался на четверть часа в физической близости. Вот, подсел и трындит. Глядя на ее фигурные чулки, тихо делится, что с VIP-персоной они в советские времена оба трубили референтами в институте. Что этот его друг и нынешний наниматель летает в бизнес-классе, и с ним зашел недавно в ложу бизнес-класса, и там классно, тихая музыка, стюардессы мельтешат — «айн минит»! «айн минит»!

— Я сюда приехал весь на позитиве…

Стендистка с издевательской ухмылкой цедит свою многогранную, на все случаи жизни фразу:

— Да ладно!

А под полками, под жаром софита, интервьюер с эспаньолкой, с заинтересованным лицом, всем корпусом подавшись к VIP-персоне, допытывается про намеченный концерт:

— Но потом концерт, концерт какой намечается? Культурный или коммерческий? И где, в «Крокусе» или в Кремле?

Много всего дивного на свете, но братушек из «ЗоЛоТа» не видать.

Бэр, зубами перехватив из рук трепещущий карандаш, лениво листанул альбом черно-белых снимков из Верхоянска, сделанных голландской фоторепортершей. Промычал, что самое впечатляющее — вмерзший в снега «КамАЗ» с полопавшимися стеклами, матерый, как метеорит. И что недурно было бы, не знаю, съездить по Транссибириане. Очень было бы правильное занятие для Вечного жида, каков я… Но для меня, знаете, холод…

Вика обмер, вспомнил ночной рассказ: теперь Бэр ему не простит, что Виктор был слушателем? Нет, похоже, наоборот. Бэр не сознается и никогда ему, Виктору, не даст припомнить, что он, Бэр, от бессонницы что-то в подобном роде рассказал.

— Вот что, Зиман, здесь торчать у меня нет намерения. Не мучайтесь. Обещаю, увидите, мы их выручим для вас, ваши тетрадочки. Давайте в агентский зал. Посмотрим, что там набралось по Ватрухину. Подхватим мой чемодан. Потом посадите меня на такси. А, Роберт. Ну что? Я прощаюсь с вами, Роберт. Сэм Клопов где? Придет? Ну пускай он тогда и подменит Зимана. Пока тот ходит по аппойнтментам. Не забудьте составить сводку по ватрухинским офертам. Зиман, там сосисочная на переходе. Пожуем сосисок, а? Так о Москве. Я сегодня же свяжусь с Павлогородским. Узнаю, может ли он выведать у кагэбэшников, их ли это работа. Если да, решим вопрос. Как они любят говорить. Решим вопрос. Пусть прекратят запугивание за Ватрухина. Может, денег им надо. Узнаем, как они опять же говорят, цену вопроса.

— Кстати о цене вопроса. Не хотелось бы, чтоб (помня беседу украинок над яичницами, мысленно добавил Виктор) все-таки пугальщиком оказался наш новообретенный Хомнюк.

— Ну и в этом я тоже разберусь… Разузнаю и про Хомнюка. Позвоню, и договоримся, что ему ответить. Давайте зайдем в самообслуживание и возьмем сосиски с претцелями. Давненько я не едал этого мусора. Хотя нет, месяц назад в Мюнхене ел. На Виктуалиенмаркт, белые. Те мюнхенские, которые везут сюда, пока они доезжают до Франкфурта, это уже не то. Их надо есть в то же утро, когда их приготовили. Ну? Как? Берем, конечно, франкфуртские. Будете пиво? — Бэр озирается, не закрывая рот. Он фонтанирует в застольном духе, в своем обычном жанре. — Предпочитаю текляшки. О знаменитых заведениях пора вообще забыть. Чем дольше я живу, тем больше их не могу выносить. В них, кстати, ничего уже прежнего не остается. В «Тортони», в Буэнос-Айресе, у Пласа де Майо, вы давно там не бывали, Зиман? Три отвратительные статуи изображают Борхеса, Гарделя и Альфонсину Сторни. Борхес, навалившийся на палку, это надо видеть. Кажется, на его плечах весь кич и все убожество мира. Гардель… Вольвер…

— Альмодовар.

— Да, Зиман. Вот и я о чем. Кстати, я тут побывал и в «Греко» в Риме — огорчился. Такая же мертвечина, как и мумифицированные «Флор» и «Дё Маго» в Париже. И «Никербокер»…

— Даже в «Липпе» публика уже не та и официанты не те.

— Я в Праге вообще отказался от мысли идти в «У Флеку» и двинул прямиком в «Златого тигра»!

— К тому же «У Флеку» уже давно переименовали в «У Швейка», — парировал Вика. — Там теперь очень маленькие порции бехеровских шкварок, горелый жир, дороговизна.

— В «Златом тигре» лучше. Это пивная Богумила Храбала. Там говорят только по-чешски. С туристами неласковы. А мне только того и надо.

— А вот в «Оскаре» тутошнем, Бэр, что-то происходит не то. В понедельник я заказал у них борщ, они принесли ромбовидную нарезку чего-то багрового на плоской тарелке.

Подбежал мимобежавший Роберт по пути в павильон к французам. Пригнувшись к Виктору, шепнул полураскрытыми губами — а ты смотришь в расписание? Чего не ходишь на встречи-то? Были только что из «Фаррар Страус» и ушли, просидели пятнадцать минут. Ты с ума сошел? Разве так обращаются с «Фаррар»? Косясь на Бэра, Виктор шепчет в ответ, что мигом свяжется с Робертом, когда кончит общаться с Бэром. И что тогда все-все объяснит.

— Еще тебе принесли русское предложение.

Виктор пробегает глазами листок.