Елена Костюкович - Цвингер

Что там Наталия говорила со слов Любы про Римскую империю?

Императорский Рим — Рома-Империале. Да это же… Это…

Бинго! В десятку попал!

Заправщик говорит: всем тут известно, «Миллионер» в Рома-Империале содержится русской мафией. Серьезный пляж, с баром, с бассейном, с прокатом плавсредств. Он еще не разобран. Пляжные заведения почти все уже размонтированы, но русские-то, он видел, купаются и в октябре, за милую душу. У них все еще и сейчас веселье, и ухарские игры, и громкая музыка. Так что вот это, «Миллионер», заведение, единственное до сих пор не разобранное, еще действует. Русские лезут в воду, не спрашивая градусник. Но и этот пляж начинают, кажется, разбирать.

О, как мчится Викторова, то есть Наталиина, машина эти девять километров. Ни других машин, ни людей на берегу. Суббота, раннее утро, не проснулись еще и грузовики.

За окном промелькивают старые благородные пляжи Форте, те, на которых взрастали наследники аристократии и крупного итальянского капитала. Эти пляжи не перестраивают. Их спартанство — одна из граней их роскоши. С начала двадцатого века не перестраивался пляж «Беппе», со скромненькими строеньицами, в просторном сосновом бору. В кабинках там, как припоминает Виктор (однажды сподобился приглашения в это недоступное место), до сих пор расставлены простецкие тазы, полоскать от соленой воды купальники. Каким контрастом к «Беппе» пыжится новомодная «Наннина» — акваскутер, бассейн, вейкборд с музыкой!

Два стандарта сосуществуют на этом курорте. Есть тут кино при отеле «Империал», где скользит меж рядами обслуга в ливреях и пыхает светомузыка. А есть «Суперчинема». Именно туда ходят по вечерам высокородные пляжники, хотя там фильмы до сих пор проецируют чуть ли не на простыню и все сидят на зашарканных пластиковых стульчиках.

Два ресторана на полосе у моря. Ужасный модный «Кокоа», где перемешаны все кухни на свете, и «Орландо» за розовыми геранями, где самообслуживание, притом что цены — запредельные. Лепешки с луком и горошком пекутся тут для отпрысков Моратти, маркизов Фрескобальди, Феррагамо. Посетители, будь они лорды, сами пишут свои заказы на бумажке и терпеливо высиживают перед стойкой не менее часа, ждут, пока выкрикнут их фамилии.

К первому ресторану подруливают джипы, и цветной слуга в ливрее отбуксовывает машины на стоянку. Во второй приезжают на велосипедах, которые прислоняют к изгороди, даже не привязывая цепью: изгородь знакома с велосипедами Риццоли, Версаче, Танци, князей Корсини, маркизов Джинори, Висконти, Аньелли, а сейчас к ней наведываются и Моратти, и Галлиани, хотя, бывает, и Дерипаска.

На многих дюнах все еще слышно море. Шорох тамариндов и запах пустынного мирта. На других горизонт загорожен шумнейшим клубом «Твига» Бриаторе, вокруг которого летом скучиваются простаки, надеясь подсмотреть приезд и проход звезд.

А вот и «Миллионер». Огромный, метров семьдесят береговой линии. Что было тут, как это прежде называлось? Именно в этом месте, точно, вечерами играл джаз Чета Бейкера. Теперь оттуда рвется рэп, фонят динамики, не поймешь на каком языке. Изрыгается с утра в полвосьмого! Впору уши берушами затыкать. Барная часть явно обитаема, там есть кто-то.

Выйдя из машины, Виктор замер, не зная, как теперь ему действовать. Неподалеку за столиком у кафе на раннем солнышке молодой полицейский в кудрях, красавец, с татуировкой, без фуражки, изящными пальцами держал круассан, подлавливая вываливающуюся груду заварного крема. Нет, я не буду к нему обращаться. Как я смогу рассказать всю нашу сантабарбару так, чтобы полицейский поверил и злоумышленников не спугнул? Что делать, не знаю. Может, все-таки показать ему фоторобот на салфетке? Пакет у меня под мышкой тут. В пакете плед, и «Стампа», и картинка. Заговорить? Нет, он меня самого в полицейский участок отведет. Я мятый, засморканный, неумытый и заросший и в разных ботинках.

Пойду уж один. А что я смогу сделать один против… сколькерых? Я ведь даже не знаю, сколько их там. Ну явно, сам Николай и, конечно, с ним Люба, и еще должен там быть обладатель телефонного голоса. Это по минимуму. А если и еще сколько-то?

Поглядеть, что ли, пойти?

Машинально оттягивая время, Виктор медлил, разглядывал каждую деталь. Вообще-то это был его час икс, его Родос. Седьмой день творенья. Тут Родос, тут, стало быть, прыгай!

Да прыгну, чего уж там. Вы только погодите. Обсмотрюсь перед прыготней.

Обветренный и почерневший с одной стороны столб, на нем опавший полуистлелый красный флажок на верхушке — граница пляжа. Пластиковые бутылки, и прозрачные, и яркоокрашенные, вмяты в водоросли. Желтое пластиковое ведро, презерватив, креслице от карусельки, шприц, три пластиковых стакана.

О, это стенд — на нем прибит красно-белый щит. Именно на такой накалываются воздушные шарики. Точно, для метания ножей. Разбойный спорт. Сзади пустые волны. Что, если в момент ножеметания там окажется пловец или, хуже того, ныряльщик?

У ограды пляжа — переводит левее глаза Виктор — стоит помятый «дукато» с украинским номером. В таких обычно возят товары для украинского рынка. Ясно, именно в этом и приехала Мирей, засунутая за ящики с банками капусты и огурцов, за пакеты гречки.

Нет, ну как же, один на всех на них с пустыми руками? Подзову полицейского. Там ли он еще со своим завтраком? Виктор резко повернул и, оскальзываясь на песке, бросился выбираться к дороге. Но буквально через несколько шагов полетел с копыт, выронив все из рук. Что такое? Что-то сбило его резким ударом в спину. И пока он выкарабкивался, получил пару крепких затрещин, с носа слетели очки. Чьи-то руки ухватили его за шиворот, непрерывно лупя по телу.

И очухался Виктор уже в полной темноте, в запертой кабинке.

Собственно, в этой темноте очки и не нужны. Хотя темнота не полная. Через щели между досками пролезает полосками свет. Без очков или в очках — разглядывать все равно тут нечего. Как остро он переживал периоды ориентирования по слуху в начале жизни, когда очки разбивались чуть ли не раз в неделю. Это сейчас титановые. А тогда, в семь лет, каждая школьная потасовка, скользкие от грушевого сока руки, отвлекся на секунду — да только очки, чуть что, бац на асфальт, бац на линолеум, бац на кафель школьной уборной. И тогда мама с Лерой водили его впаивать новое стекло за рубль в нарядное ателье на крутую улицу Прорезную. Отдавали, бывало, рубль. Вышел, радостно надел — вот преобразится мир! — и снова мимо носа.

Но в такие периоды замечательно работают обоняние и слух. Что там звякает? Разбирают кабины и на этом пляже? Что они со мной думают сотворить? Что сотворят с Мирей, если, конечно, она еще живая? Я, естественно, на Наталию зол как черт.