Елена Костюкович - Цвингер

Французскую группу кликнули на инструктаж. Опять будут объяснять про «режимный период». Дважды в день обходить этажи, гостиничные холлы. При обнаружении посторонних предметов… Посторонние предметы, как острили студенты, предполагались трех видов: подрывная литература, взрывчатка и сифилис.

— И ведь были правы. Никто не верил, а они были правы насчет подрывной литературы, — качнул головой Виктор и стукнулся левым виском о металлическую щеколду таксишного окошка. — Это и была наша фальшивая «Правда», которую мы раскладывали по столикам в гостиничном фойе.

Виктору как иностранцу не полагалось ходить на идейные пятиминутки. Они остались сидеть на улице вдвоем. Девчонка пододвинулась ближе на нагретом бордюре. Оглянулась по сторонам (видимо, уже пожила в СССР и знает, что любой контакт запримечивается) и, почти не разжимая губ, прошелестела:

— Ты хочешь майку «Роллинг Стоунз»?

Виктор офонарел и не мог подобрать ответ. Его молчание, по-видимому, было истолковано как согласие. Девчонка подняла свитер, пахнуло теплым ягненком, внизу и впрямь была поддета какая-то маечка, и наконец Виктор хоть минимально врубился. Лично ему до сих пор не доводилось ни покупать, ни толкать шмотки на черном рынке. Но черный рынок тут — основа параллельной экономики. Туши для глаз, знал Виктор, в продаже нет. Советские девицы покупают самоваренную плиточную тушь у цыганок в общественных туалетах, а потом, намазав этой жирной копотью глаза, по полчаса разбирают ресницы иголками. Да если бы в одной туши дело. Большинство вещей не было возможности купить. И в детстве Виктора так было. Ну, как у Оруэлла: «Сколько он себя помнил, еды никогда не было вдоволь, никогда не было целых носков и белья, мебель всегда была обшарпанной и шаткой». Виктор читал недавно, что Мандельштаму в Петрограде удалось «выбить» свитер у Максима Горького, ответственного за снабжение. Однако насчет брюк писатель договориться не смог. Горький вынес вердикт о Мандельштаме: «И так обойдется». И брюками с ним поделился еще не расстрелянный Гумилев.

Тем не менее все, что надето на студентах, — не из советских магазинов, где снулых расцветок хламиды заполняют всю выкладку за плечами суровых продавцов. На студентах, на каждом, надето заграничное: джинсы (Виктору говорили, что приходится отдавать от стипендии до трех стипендий за такие штаны), майки, курточки, часто сумки (чаще, правда, — самодельные, как и свитера), и у всех у них какие-то не встречающиеся в советской торговле кеды.

В тех, кто одет был больше по-советски, полыхала гордыня непомерная. Они пуще прочих фонтанировали, организовывали студенческие дискуссии, выпускали пародийные спектакли, музицировали на гитаре без устали и слагали зажигательные куплеты на музыку известных рок-опер. Например, «Павлик Морозов — суперстар».

Или еще, к примеру, создали ораторию на тему, заявленную Владимиром Ильичем Лениным в его знаменитом высказывании: «Мало расстреливаем профессуры».

Не все творчество бурлило оттого, что у кого-то не было хороших джинсов и импортных сигарет. Но этот фактор свою роль играл.

Короче, он решил купить у незнакомки майку: естественно, для того, чтобы продолжить разговор с пугливо-непуганой очкастой особой.

— Ты хочешь майку «Роллинг Стоунз»?

— А сколько? — спросил Виктор одними губами.

— Это гратис. За тренировку по русскому языку.

Положение становилось очаровательным. Девушка, выжимая максимум из каждого ей известного русского слова, которых общим счетом было сотни четыре на круг, пояснила ему (они пересели на ступеньки под какими-то натянутыми цепями, чтоб серьезнее обсудить соглашение), что подписала контракт на два месяца на работу в «Космосе» переводчицей с итальянским. Родители живут в консульском доме. Отец работает в России по линии Международной организации труда. Она нанялась переводчицей, но ее беспокоит неидеальный уровень разговорного русского. Насчет неидеального — это был эвфемизм. Оба прыснули. И вот она думает, что пусть какой-нибудь местный гид-переводчик поготовит ее. Есть еще месяц до заезда туристов. За месяц можно бог знает сколько нагнать. Она согласна давать ему вещи — джинсы, майки и прочий итальянский прикидон из своего гардероба. Есть жвачка. Вот, эту сумку ты тоже скоро сможешь получить. Ну как? Нормальное предложение?

— Ну ясно, нормальное, — ответил Виктор.

И они ушлепали гулять по выставке народных достижений. Виктор, как правильный москвич, предложил показать ее иностранке. Даром что никогда не видал этой выставки сам. Не беда: веселил синьорину, вышучивая фотографии ударников коммунистического труда на щитах вдоль пышной входной аллеи.

— А у вас в Италии, наверное, вешают ударников капиталистического труда?

— Вешают, это убивают, impiccano?

Виктор удивился, что Антония не удивляется на «ударников», но сообразил, что у нее отец профсоюзник. Поэтому она удивляется на «вешать». Русский у нее — пассивный — был не так уж скуден. Все-таки нахваталась. Хотя норовила вставлять к месту и не к месту «обдолбаться», «крейзануться» и, о ужас, называла Виктора «чувачок». Пришлось это пресечь. Обучалась она, впрочем, быстро и весело.

Она тут почти год. Перед этим был год невнимательного ученья на русистике в Падуе. Объясниться могла, но плоховато разбирала русскую речь. Виктор то и дело переводил сам себя нетвердыми итальянскими и — где требовалось — французскими выражениями. Осторожно, чтобы не застрекотать по-французски чересчур лихо для простого студиозуса московского вуза.

Хорошо, успели уйти вовремя. И не выкатилась орава его гавриков из Интурбюро и не заблажила: «Он швейцарец! У него этих маек вагон!» И не помешала ему накрепко продать Антонии свою взволнованную душу за нагретую хлопковую беспримесную майку с надписью «Роллинг Стоун».

После прогулки по ВДНХ до «Космоса» — только перейти площадь. Номер в «Космосе» был ему выделен с июня. На достроенном этаже. На других еще слышался сверлеж. У него был, естественно, угловой номер. Почему естественно? То есть это для Виктора сегодняшнего естественно. А тогда он как-то не думал, отчего всех иностранных сотрудников селят в угловые номера. Нет, конечно, знал, что слежка ведется за всеми обязательно… В Викторовой глупой голове просто дважды два с четырьмя не сопрягалось. То, что ясно даже младенцу. Провода прослушки были протянуты по специально оборудованным каналам в угловых стволах с первого до последнего этажа.