Анна Андронова - Побудь здесь еще немного

Женщина не верила в Бога, но сама пугалась своего неверия. Господи, Господи, кто знает? А еще больше неверия она боялась лжи. Она боялась, что если Тот, на Небе существует, то может почувствовать фальшь в ее молитве, и глаза ее, поднятые к небу, не будут замечены им. И иконка, маленькая картонная Богородица, купленная у бабушки на рынке, что она? Разве настоящая? Тем не менее иконка помещена была в уголок кухни, над плитой, и Женщина, проводящая большую часть домашнего времени как раз там, невольно всякий раз наталкивалась на нее взглядом. Бумажные глаза у Богородицы были спокойны и внимательны, она всегда молчала, придерживая длинной рукой своего младенца. Оба они смотрели на Женщину, и кот на окне тоже смотрел на Женщину, и ей иногда казалось, что все они ждут от нее чего-то. Наверное, молитвы или рассказа? Женщина не умела молиться, но, нарезая картошку на жарку или помешивая суп, рассказывала своим немым слушателям о случившемся за день. А рассказывая, старалась добром упомянуть всех: и дочь, и мужа, и Данилку. Попросить им хорошего, словом своим издалека приласкать, ободрить. И теперь вот еще Пса, который делся куда-то, а так был хорош! Красавец, мужу понравился, надо было давно приманить его в дом. Редкостный Пес. Отвезли бы его в деревню, соседи бы прикормили, а там и весна, они уж сами будут каждые выходные наведываться. Рассада, и ворота новые надо ставить. Муж сделал бы ему будку из обрезков досок. Просторную будку с широким входом, а то вон он какой, громадина…

Так думала Женщина, поглаживая невозмутимую спинку Нарцисса на подоконнике, и вдруг в окне опять увидела Пса, спешащего по привычному пути. Она распахнула форточку и стала звать его, а он неожиданно залаял громко и злобно. Он стал бросаться на стену, и его передние лапы попадали по подоконнику. Он пытался схватить зубами оконную решетку, кота, рамы и стекла, и все, что попадется под его яростные клыки. Кот промолчал, а Женщина в ужасе отпрянула в глубь кухни, закрывшись руками.

С этого дня была объявлена война.

Пес стал необуздан, неуправляем, он терроризировал весь район жестокими выходками. Он загрыз маленькую белую собачку у почты на глазах у полуживой от страха хозяйки, бросился на бабушку в сквере и разорвал ее пакет с продуктами. Он совершенно одичал, плохо ел и спал, рваный бок его облез и снова загноился. Дворник высотного дома огрел его лопатой и порвал губу, так, что верхний клык слева и боковые зубы обнажились, он как будто постоянно был теперь оскален на всех и все вокруг. Пес не ждал теперь Женщину и Мальчика у подъезда — караулил. Выскакивал из-за угла, жуткий, лохматый, в свисающей клочковатой шерсти, как в самые неприкаянные свои времена, и долго сопровождал их, съежившихся от страха, забегая то спереди, то сбоку. Пугал, норовя схватить за ногу или за сумку. Он хотел, чтобы ребенок плакал, чтобы Женщина боялась, чтобы она испугалась очень сильно за себя и за Мальчика и взяла палку. Тогда Пес смог бы позволить себе прыгнуть…

Жизнь стала невыносимой. Утром Данилка не хотел вставать, одеваться и идти в садик. Он плохо засыпал, вздрагивал и бормотал во сне, стал бояться темных углов и шорохов. Женщина не знала, что делать, не понимала, в чем ее вина. Был Пес как Пес, ел, вилял хвостом, а теперь вдруг озверел. Может, он ненавидит котов? Может, он ревнует к Нарциссу? Богородица молчала, только крепче сжимала младенца. Муж выходил несколько раз со шваброй в руках, кричал и замахивался, Пес только сильнее лаял. Приходилось ретироваться в подъезд из страха быть искусанным. Не ветслужбу же на него вызывать, шел бы себе с миром по своим собачьим делам, оставил их в покое.

Ударил мороз, Данилка заболел гриппом, от него заразился Муж. Женщина взяла больничный, закрутилась по дому, на улицу никто не выходил, было не до собачьих проблем, которые тем временем перекинулись на рынок.

Пока Пес был занят дружбой с Женщиной, он везде ходил за ней, редко покидая свой пост у подъезда, на рынке произошли некоторые перемены. Бесхозную будку сапожника занял мясной человек Погосян. Его жена и три взрослые дочери своими силами пристроили кирпичное помещение попросторней, провели электричество, заново выкрасили переднее окно и навесили крепкую дверь. Папа Погосян подвозил полуфабрикаты с птицефабрики, а его женщины бойко торговали с раннего утра и до позднего вечера. На бетонный приступок покупательницы ставили сумки и кошелки, отсчитывая деньги. Когда Пес вернулся, его место оказалось занято. Но не таков был Пес, чтобы уступить людям. Он здесь хозяин, и точка. Ежедневно Погосян гнал его с приступка палкой. Пес только лаял и бросался на нее, каждый раз возвращаясь обратно. Торговля зачахла. Редкая хозяйка согласилась бы выдержать стычку со злобной псиной ради того, чтобы купить куриную котлетку или окорочок. Погосян был в принципе человеком добрым и животных скорее любил, чем наоборот. Где-то там, в теплой стране, остался его домик с садом и желтоглазый цепной кобель Мамай, готовый за хозяина в огонь и воду. Но Родина теперь была далеко, там тепло, но голодно, а здесь хорошая работа и уже вид на жительство, квартира в рабочем поселке. Только здесь мороз, и надо заработать на четыре шубы и на свадьбу старшей дочери. Вот он и ездил на «Газели», как челнок, ежеутренне встречая сумасшедшего Пса на ступеньках своей основной торговой точки.

Да. Погосян был человек в принципе не злой, поэтому он взял много крысиного яда и затолкал под кожу некондиционного куриного окорочка. Яду взял много, чтоб сразу, и сверху еще перемотал ниткой. Приготовленную таким образом курицу он оставил вечером у бетонной ступеньки магазинчика. Рано утром Пес сожрал ее в одиночестве, пока никого еще не было на рынке, а к утру следующего дня издох, и страшные его муки продолжались целые сутки на глазах у всего района. Видно, яд был какой-то некачественный, или с дозой Погосян просчитался.

За день Пес с трудом преодолел путь от рынка до кромки сквера. Внутренности его крутило и пекло огнем, временами тело переставало слушаться. Тогда он ложился на ледяной снег, и боль, казалось, чуть-чуть отходит. Он немного спал, и ему снились сны. Снились гаражи, летний, ярко-зеленый склон холма перед домами. Снился шершавый язык матери и ее теплый бок, снилась Белая и темный провал подвала, в котором жили ее щенки. Но чаще всего мерещилась стальная струна шоссе, запах горячей городской пыли, размеренный бег тяжелых и сильных лап. Он чувствовал, как они ударяются о покрытие дороги, отталкиваются и несут, несут его вперед. Тут он обычно приходил в себя, с трудом поднимался на эти лапы, непослушные и слабые теперь, и брел вперед. Иногда, когда боль становилась совсем невыносимой, он валился на спину и катался, визжа и подвывая, но потом снова шел и шел. Никто не подходил к нему, не заговаривал, не хотел помочь или наоборот — добить. Погосяны, однако, торговать не стали, заперли магазинчик и ушли.