Дэвид Митчелл - Литературный призрак

Я быстро уложила чемодан и оставила на столе записку для Даниеллы с просьбой присмотреть за моими книгами и цветами. Все остальное, включая компьютер, само шале и автомобиль, принадлежит компании «Лайтбокс». Нужную информацию я переписала с жесткого диска на CD, чтобы взять с собой, а прочее стерла. На оставшиеся диски я сбросила целый зоопарк своих самых страшных вирусов. Прощальный подарок Хайнцу.

Как же мне исчезнуть? Я заставляла исчезать элементарные частицы, но исчезать самой мне никогда не приходилось. Надо взглянуть на ситуацию глазами моих преследователей, выявить невидимые для них зоны, слепые пятна, и отправиться именно туда. Я позвонила своему туроператору и заказала билет на Санкт-Петербург с вылетом через три дня. Цена не имеет значения, оплата по кредитной карте. На единственный сайт во всей Экваториальной Гвинее послала мейл: «Сыр позеленел». Потом вышла прогуляться и зашвырнула «очень полезную штучку» Техасца в бельгийский грузовик с йогуртом.

Вернулась, села у окна и смотрела на водопад, пока не сгустились сумерки.

Когда стемнело, выехала на автобан и взяла курс на север, на Берлин.

Так началась моя одиссея.

Дорожка поросла дикими цветами. Лайам нарисовал вывеску: «Ферма Игаган». Пониже пляшущими буквами написано «Домашнее мороженое» — моих рук дело. Планк дремлет на закатном солнышке. Окна открыты. На крыльце — желтая ветровка, лейка, планковский поводок, высокие сапоги, горшки с травами. Из дома выходит Джон. Он пока меня не слышит. Захожу во двор. При виде меня старуха Фейнман блеет и трясет бородой. Шредингер вспрыгивает на почтовый ящик для лучшего обзора. Планк пару раз взмахивает хвостом и подает голос. Обленилась, нахалка.

Моя одиссея завершена. Я дома.

Джон поворачивается в мою сторону.

— Мо, ты?!

— А ты кого ждал, Джон Каллин?

В темноте щелкает замок, я приподнимаюсь. Где я, черт возьми? Я дрожу. Что за потолок, что за окна? Это дом Хью? Или грязный пекинский отель? Гостиница агентства «Американ экспресс» в Петербурге, и нужно спешить на паром? Отель в Хельсинки? Моя черная тетрадь! Где моя черная тетрадь! Спокойней, Мо, спокойней. Ты забыла, что ты в безопасности. Дождь барабанит по стеклу, у европейских дождей толстые пальцы. Размеренность, покой, музыка ветра. Тебе знакома эта музыка, правда, Мо? Синяки на боку все еще болят, но это боль заживления. На первом этаже мужской голос поет балладу Вэна Моррисона «Так поступают молодые любовники» [76] «The Way Young Lovers Do» — песня видного ирландского автора-исполнителя Вэна Моррисона (Джордж Айвэн Моррисон, р. 1945) с альбома «Astral Weeks» (1968). , и поет ее так, как может петь только один человек на свете, и это точно не Вэн Моррисон.

Я чувствую счастье, вкус которого позабыла.

А вот и черная тетрадь, на туалетном столике у кровати, где ты положила ее накануне вечером.

На половине Джона постель примята, и углубление хранит форму его тела. Я перекатываюсь туда, это самое уютное место на земле. Ногой отодвигаю занавеску на окне. Небо хмурое, пока нет смысла вылезать из постели.

С каких пор я сделалась такой пугливой? С той ночи, когда выехала в Берлин? Или просто я старею, тело теряет выносливость, и в один прекрасный день какой-нибудь орган заявит: «Все, ребята, отключаюсь». Теряю высоту, приземляюсь на брюхо в неглубокий сон. Звучит одинокий рожок: на граммофоне кружится мамина пластинка, сухогруз выходит в Кельтское море, джонка с грузом воспоминаний пересекает коулунскую гавань. Мы огибаем западный мыс острова Шеркин, «мы» — это я и моя черная тетрадь, и вот уже виден конец пути длиной в двенадцать тысяч миль. А вдруг они поджидают меня там? Что-то слишком далеко они позволили мне уйти. Ерунда, просто я их перехитрила. Подушка Джона, подушка Джон, конопля, дымок, капельки пота на смуглой коже, глубже, еще глубже, сердце колотится, цепочка вагонов, луга за окном колышутся — вверх, вниз, год за годом — вверх, вниз, Кустард из Копенгагена, свыкшийся с одиночеством, смотрит в окно, интересно, что стало с ним, интересно, что стало с ними со всеми, вот этот интерес — он самое главное, каждый из нас — неприкаянная частица, с бесконечным множеством траекторий, среди них есть вероятные, есть невероятные, нет только реальных, нет и не будет, пока нет наблюдателя, что бы там реальность ни означала, и почему-то в столь твердом веществе содержатся ужасающие, бескрайние пространства пустоты, пустоты, пустоты…

Технология — это воспроизводимое чудо. Взять, например, воздушный перелет. Далеко внизу, на расстоянии тридцати тысяч футов под нашим полым гвоздиком с крылышками, начинается российское утро. Мимо припорошенных снегом холмов и черных озер виляет дорога, будто вычерченная нетвердой рукой.

Мои попутчики думать не думают о силах, которые приводят в движение материю и дух. Они ничего не знают о том, что по мере увеличения скорости «Боинга-747» наша масса возрастает, а время замедляется. По мере же увеличения расстояния от центра тяжести Земли наше время ускоряется по сравнению с тем временем, которое течет в деревенских избушках под нами. Ни один из моих попутчиков понятия не имеет о квантовом распознавании.

Мне не спится. Такое ощущение, что кожа то растягивается, то сжимается. Чтобы не скучать в пути, я всегда беру с собой в самолет калькулятор. Громоздкий, тот, что Ален прихватил из парижской лаборатории. С индикатором на тринадцать десятичных знаков. Вынимаю машинку и от нечего делать считаю шансы для каждого из трехсот шестидесяти пассажиров лайнера. Шансы очень неравные. Этого занятия мне должно хватить до самого Киргизстана.

Лишь бы не думать о том, что ожидает меня в ближайшем будущем.

На соседнем сиденье спит китайская школьница, которая возвращается домой в Гонконг. Она приближается к тому возрасту, когда некоторым девушкам выпадает счастье превратиться в прекрасных лебедей. Мо Мантервари в ее возрасте превратилась в утку с гусиной кожей. А сейчас я утка с морщинистой кожей. По видео показывают фильм про динозавров. Покрытое чешуйчатой броней бессловесное насилие. От воздуха, пропущенного через очиститель, пересохло в горле. Вот-вот разболится голова. Освещение как в склепе. Интерьер как в кабинете у стоматолога. Где же солнце? В какую сторону вращается планета? И в какую паршивую историю впуталась я?

Второй раз просыпаюсь от звука шагов: гладь сна покрылась рябью. Но я уже прекрасно осознаю, где нахожусь. Только давно ли я здесь? Пару минут? Пару часов? Шаги не из сна, а настоящие, четкие, размеренные. Кто-то бежит по гравию и знает, что имеет право бежать по нему. Чуть приподымаю занавеску: дождь моросит, а по дорожке к дому подбегает молодой мужчина.