Никколо Амманити - Ты и я

— Отлично.

Я поднялся и открыл шкаф.

— У меня сюрприз… — Я показал ей упаковку пива.

Оливия вытаращила глаза.

— Ты гений. Но где ты это взял?

Я улыбнулся:

— У Мартышки. Украл, когда возвращался из больницы. Оно теплое…

— Не важно. Обожаю тебя, — сказала она, взяла консервный нож и, открыв две бутылки, одну протянула мне.

— Я не люблю пиво…

— Не важно. Мы должны отметить. — Она схватила бутылку и одним глотком наполовину осушила ее. — Господи, какое оно вкусное, это пиво.

Я тоже взял бутылку и постарался скрыть, что напиток мне не нравится.

Мы постелили на столик скатерть, найденную в вещах графини. Зажгли свечу и съели все артишоки и две баночки тунца. На сладкое печенье.

Потом, сытые и довольные, откинулись в полутемном подвале на диван и положили ноги на столик. Свеча освещала их. Ноги у нас были одинаковые — белые, длинные, с тонкими пальцами.

Оливия закурила «Муратти» и выпустила целое облако дыма.

— А помнишь, как мы ездили летом на Капри? Пиво развязало мне язык.

— Не очень. Помню только какие-то бесконечные лестницы. И еще колодец, из которого выбегали ящерицы. И высокие лимонные деревья.

— А помнишь, как тебя бросили в воду?

Я повернулся к ней:

— Нет.

— Мы были на папиной моторной лодке напротив Фаральони.

Моторную лодку я видел на фотографиях. Она сверкала лаковым покрытием. Называлась «Нежная мелодия II». Есть даже снимок, на котором папа летит на водных лыжах.

— Катером управлял моряк, сильно загорелый, курчавый, с золотой цепью на шее. Ты панически боялся воды. На берегу сразу начинал вопить, пока тебе не надевали поплавки на руки. Без них ни за что не хотел подниматься даже на паром. Короче, в тот день мы вышли в открытое море, и все плавали, а ты вцепился в лесенку, словно краб, и смотрел на нас. Если кто-то предлагал тебе поплавать, ужасно злился. Потом мы ловили морских ежей и ели их с хлебом. Папа с моряком изрядно набрались вином, и моряк сказал, что для того, чтобы дети не боялись воды, их бросают в море без поплавков и спасательного круга. Сначала они тонут, но потом все начинают плавать. Ты сидел в кресле с какой-то игрушкой. Они подошли к тебе сзади, схватили за руки, ты стал брыкаться и кричать, словно с тебя сдирали кожу. Я говорила им, чтобы отпустили, но они не слушали меня. И бросили тебя в воду.

Я слушал, не веря своим ушам.

— А мама что, не помешала им?

— Ее не было в тот день.

— А потом что?

Она улыбнулась:

— Ты пошел ко дну. Папа бросился за тобой в воду. Но спустя минуту ты выплыл на поверхность, вопя так, словно тебя укусила акула. Замахал руками и… поплыл.

— В самом деле?

— Ну да, по-собачьи, вытаращив от ужаса глаза, вцепился в лестницу и выскочил из воды с таким видом, будто тебя в кипяток окунули.

— А потом?

— А потом побежал в каюту и упал на кушетку, весь дрожал и тяжело дышал открытым ртом. Папа пытался успокоить тебя, говорил, что ты молодец, прекрасно плаваешь, что больше тебе не нужны поплавки. Но ты все плакал и кричал, чтобы он ушел.

— А потом?

— Ты вдруг уснул. Крепко, словно тебе ввели снотворное. Никогда не видела ничего подобного…

— А ты… что ты сделала?

— Я села рядом с тобой. Потом лодка тронулась с места. И мы с тобой остались в каюте, где стоял гадкий запах, все дрожало и вибрировало.

— Мы с тобой?

— Да. — Она затянулась сигаретой. — Ты и я.

— Как странно. Я совершенно ничего не помню. Папа никогда не говорил мне об этом.

— Еще бы. Он же так подло поступил с тобой. Если бы твоя мама узнала, убила бы его. А теперь плаваешь?

Я пожал плечами:

— Плаваю.

— И не боишься воды?

— Нет. Даже некоторое время занимался плаванием, но перестал, потому что когда вода попадает в уши, перестаю думать. Ненавижу бассейн.

Оливия затушила сигарету в банке от тунца.

— А что ты ненавидишь больше всего на свете?

Много чего я ненавидел.

— Наверное, праздники-сюрпризы. Два года назад мама устроила мне такой. Все эти люди принялись поздравлять меня. Кошмар какой-то. И еще Новый год очень не люблю. А ты?

— Я… Дай подумать. Ненавижу свадьбы.

— Да, я тоже их не люблю.

— Постой! — Оливия поднялась. — Смотри, что я нашла. — Она взяла красный квадратный чемоданчик и открыла его. Внутри оказался проигрыватель. — Интересно, работает ли? — Мы включили его в сеть, и диск завертелся. Оливия стала рыться в огромной коробке с пластинками. — Нет, ты посмотри, какая прелесть! — Она достала пластинку на сорок пять оборотов и показала мне. — Обожаю эту песню. — Она поставила пластинку на диск и неуверенно запела вместе с Марчеллой Белла: — «Вспоминаю зеленые горы, вспоминаю, как девочкой бегала с моим самым близким другом, вспоминаю кролика с черной мордочкой…»

Я убавил звук.

— Тише… Тише… Нас могут услышать. Бараттьери, Мартышка…

Но Оливия не слушала меня. Она танцевала передо мной, изгибаясь всем телом, и негромко напевала:

– «А потом однажды я села в поезд, и трава, и поляна, и все, что принадлежало мне, исчезло…»

Она схватила меня за руки и, глядя на меня своими влажными глазами, привлекла к себе.

– «Мне суждено быть рядом с тобой, рядом с тобой, с тобой мне больше не будет страшно, и я опять вернусь в детство…»

Я фыркнул и, смущаясь, начал танцевать. Вот что я ненавидел больше всего на свете. Танцевать!

Но в этот вечер я танцевал. И испытывал совершенно новое ощущение — я жив. У меня даже дыхание перехватило. Через несколько часов я выйду из этого подвала. И все снова станет как прежде. И ничего, что за этой дверью есть мир, который ждет меня. Я смогу разговаривать с другими так, словно я один из них. И могу решать, что делать, и действовать. Могу уехать. Могу отправиться в колледж. Могу поменять мебель в своей комнате.

В подвале было темно. Я слышал ровное дыхание сестры, лежавшей на диване.

Она выпила пять бутылок пива и выкурила пачку «Муратти».

Я не мог уснуть. Мне хотелось говорить еще. Я вспомнил, как обокрал Мартышку, как смотрел на одноклассников, уезжавших в горы, думал об ужине с пивом, о том, как мы с сестрой разговаривали по-взрослому и танцевали под звуки «Зеленых гор».

— Оливия! — тихо позвал я.

Она ответила не сразу:

— Что?

— Спишь?

— Нет.

— Что будешь делать, когда выйдем отсюда?

— Не знаю. Уеду, наверное.

— Куда?

— У меня есть парень, можно сказать, жених, он живет на Бали.

— Бали? В Индонезии?

— Да. Преподает йогу и делает массаж в одном городке на берегу моря, там растет много пальм и водится уйма цветных рыб. Хочу понять, можем ли мы быть вместе. Хочу попробовать по-настоящему стать его женщиной. Если он захочет…

— Его женщиной… — прошептал я в подушку.

Повезло же ему. Он мог сказать: Оливия — моя женщина. Мне тоже хотелось бы поехать на Бали. Полететь туда на самолете вместе с Оливией. И смеяться, стоя в очереди на регистрацию, без всякой нужды говорить что-либо друг другу. Мы с ней летим к цветным рыбам. И Оливия скажет своему парню: «Это Лоренцо, мой брат».