Джонатан Троппер - Все к лучшему

Джед впивается взглядом в Хоуп и Вивиан, которые стоят на коленях возле Джека.

— Шутишь?

Из толпы выходят четверо дюжих молодцов, подчиненные Джека, и медленно окружают нас — так, на всякий случай, — готовые в любую минуту вступить в драку, если начальство велит. Их больше, чем нас, но тут к нам присоединяется Мэтт. Положив гитару на плечо, как таран, он пробирается сквозь толпу в съехавшем набок парике.

— Отвалите от него! — командует он и загораживает меня собой, сжимая гриф, точно бейсбольную биту. — Как ты, Зак?

— Нормально, — отвечаю я.

— Ты что, совсем с ума сошел? — раздается гневный хриплый вопль.

Из толпы вылетает Норм и накидывается на Джека с кулаками. Подчиненные бросаются на него, хватают за руки и оттаскивают от Джека.

Норм отчаянно вырывается, лицо его искажает гримаса ярости.

— Не трогай моего сына, козел! Я тебя урою, слышишь? Урою!

Хоуп и Вивиан помогают Джеку подняться на ноги и осторожно ведут на кухню.

— Он целовался с той девушкой, — потерянно бормочет он, ни к кому не обращаясь. — Прямо в моем кабинете.

Хоуп оборачивается и бросает на меня испепеляющий взгляд, ее глаза, точно лазеры, прожигают мою кожу и кости до самого нутра. На лице у нее написано такое отчаяние и растерянность, что этот образ раскаленным клеймом врезается мне в мозг, опаляя зрачки. Я вздрагиваю и едва не падаю, у меня кружится голова. Но тут чья-то мягкая ладонь ложится в мою руку и сжимает пальцы, удерживая меня.

— Ладно, хватит, — властно и громко произносит Лила. — Мэтт!

— Что, мам?

— Нам пора.

И Кинги — короли ринга уходят, оставляя за собой разгром. Мэтт шагает впереди, Норм с Питом замыкают шествие.

В лифте со мной что-то происходит — наверно, сказываются выпивка, виагра и потрясение последних минут, — я словно вылетаю из тела и парю над нами, рассматривая наши неловкие позы. Адреналин испаряется в воздухе, точно дым. Норм прислонился к задней стенке лифта, красный, с растрепанными волосами, и тяжело дышит, Мэтт задумчиво потирает шею, Джед заправляет рубашку в брюки — она выбилась, когда он швырнул Джека через весь зал, Пит что-то нервно мурлычет себе под нос, беспокойно рассматривая мое безучастное лицо, Лила по-прежнему крепко держит меня за руку. Выражение ее лица — смесь тревоги и мрачной решимости — растрогало бы меня до слез, если бы я сейчас вместе со всеми был внизу и мог заплакать.

Мы выходим в холодную ночь, обсуждаем, кто куда и на чем поедет, но я по-прежнему парю в воздухе, так что все это происходит подо мной. Небо ясное, но из-за огней Манхэттена трудно разглядеть звезды. Мне хочется взлететь высоко, чтобы их увидеть, но, похоже, мой предел — метр над собственной склоненной головой. Джед хлопает меня по спине и обещает завтра позвонить. Мне хочется обнять его в порыве благодарности, но не успеваю я об этом подумать, как Джеда уже и след простыл, а я сижу на заднем сиденье маминой «хонды» с Питом и Мэттом. Норм расположился спереди, а Лила ведет машину по Гарлем-Ривер-драйв. Мы едем домой, точно целую жизнь назад, когда мы еще не знали, как разведет нас судьба. Я прислоняюсь головой к стеклу, от его вибрации я стучу зубами, и это, похоже, единственная ниточка, которая связывает меня с телом. Я так устал, что ничего не чувствую и не соображаю.

Когда мы приходим домой, Лила берет инициативу в свои руки и готовит всем чай. Мы сидим в гостиной, оглушенные произошедшим. Я прижимаю пакетик со льдом к виску, на котором от удара Джека вздулась шишка. Норм с Мэттом принимаются в деталях вспоминать случившееся, причем каждый пересказывает свою версию событий. Наконец Норм спрашивает меня:

— Так в чем там все-таки было дело?

Я рассказываю им обо всем, они кивают, не особо удивленные моим признанием. Почему-то в моем пересказе случившееся кажется не таким уж страшным, а напротив, вполне обыденным, и я в подробностях излагаю собственное мнение о стычке с Джеком — разумеется, не касаясь самого щекотливого вопроса: почему я все-таки целовался с Тамарой. Я анализирую драку, стараясь восстановить точную хронологию, как спортсмены после недавней победы. Пит сидит рядом со мной, положив голову мне на плечо. Он устал и ничего не понимает, но все равно не хочет упустить ни минуты такой редкой семейной встречи. Все пьют чай, в комнате царит удивительно теплая атмосфера родственной близости, и мы наслаждаемся ею, а я вдруг осознаю, до чего нам всем этого не хватало. Сегодня мы все заснем в своих старых постелях — все, кроме Норма, который отказывается разделить со мной комнату, решив переночевать на диване в подвале. По тому, как он старается не смотреть в сторону лестницы, ведущей наверх, я догадываюсь, что ему не хочется приближаться к эпицентру собственной прошлой жизни, к сцене преступления, из-за которого распалась наша семья.

Наконец мы поднимаемся с дивана, чтобы идти ложиться, и Мэтт, забывшись, стягивает с головы парик. Увидев его лысую голову, Лила ахает, прикрыв рот рукой, чтобы сдержать рыдание.

— Черт, мам, прости, — говорит Мэтт. — Совсем забыл.

— Ничего, — отвечает она, вытирая слезы тыльной стороной запястья. — Сама не знаю, почему меня это так расстраивает.

— Я могу надеть его обратно.

— Не надо, — Лила подходит к Мэтту и робко гладит его по лысой голове. — Ты же мой родной сынок, — произносит она, оборачивается и смотрит на нас с Питом. — Вы все мои любимые дети. Иногда я ужасно скучаю по тем временам, когда вы жили под моим крылышком и я заботилась о вас.

— Ты заботишься обо мне, — замечает Пит, напуганный ее слезами.

Она улыбается ему.

— Знаю, милый. А ты обо мне. Бог послал мне тебя, чтобы я всегда чувствовала себя нужной.

У меня, как у старшего из братьев, была своя комната, а Мэтт с Питом жили в одной. Не помню, чтобы мы когда-либо ругались по этому поводу. Моя постель застелена тем же бельем, на котором я спал, когда жил тут, как будто Лила хотела все сохранить в точности как было, чтобы я чувствовал себя как дома, если вдруг когда-нибудь вернусь, что маловероятно. Забравшись в кровать, я вдыхаю знакомые запахи дома, рассматриваю конусообразную тень от уличного фонаря на потолке, рассеянно вожу тыльной стороной руки по шероховатым обоям — жест, который убаюкивал меня в детстве. Я ненадолго отключаюсь и, вздрогнув, просыпаюсь оттого, что на краю моей кровати в луче света из коридора сидит Лила в ночной рубашке и через одеяло нежно гладит меня по ногам.

— Чего ты, мам? — бормочу я.

— Прости, я не хотела тебя будить, — говорит она.

— Почему ты не спишь? — я переворачиваюсь на спину и смотрю на нее.

— Я так счастлива, когда вы здесь, — признается она. — Не помню, когда в последний раз вы все собирались под одной крышей и спали в своих кроватях. Дом снова кажется живым.