Герман Кох - Летний домик с бассейном

Я ничего не сказал, только слегка кивнул и изобразил на лице улыбку. Часы напротив моего стола сообщали, что прошло уже пять минут, хотя это не имело значения — времени у меня полно.

— Видишь ли, — продолжал комик, — конечно же замечательно, что мы получили равные права. На бумаге. Но это отнюдь не повод считать, что все вправду хорошо . Люди часто впадают в такое заблуждение. Боятся дискриминировать. И потому чересчур громко смеются, когда инвалид в коляске отпускает шутку. Шутка не смешная, вдобавок слова толком не разберешь. Инвалид страдает неизлечимой прогрессирующей болезнью. Когда он смеется над собственной шуткой, с подбородка капают слюни. Но мы тоже смеемся. Как обстоит с тобой, Марк? У тебя сын и дочь?

— Две дочери.

— Тебе бы понравилось, если б одна из дочерей или обе оказались лесбиянками?

— Я бы только надеялся, что они будут счастливы.

— Марк, я тебя умоляю! Со мной такие штампы не проходят. Как раз по этой причине я к тебе и вернулся. Ты никогда не врал. Насчет своего отвращения. Ну, может, «отвращение» слишком сильно сказано. Но ты понимаешь, чтó я имею в виду. Я прав или нет?

Я опять улыбнулся, на сей раз искренне.

— Вот видишь! — сказал комик. — Я знал. Но как получается, что с тобой я чувствую себя куда лучше и уютнее, чем с людьми, которые изо всех сил стараются находить гомосексуалов симпатичными ?

— Может, ты сам не находишь себя симпатичным?

Комик громко расхохотался, потом опять посерьезнел:

— «Симпатичный» в самом деле ключевое слово. Моим родителям стоило большого труда примириться со мной. И с моим другом. Или, как ты выразился, надеяться, что я буду счастлив. Однако симпатичным они это не считают. Никто из родителей не считает это симпатичным. Ты когда-нибудь слышал, чтобы отец или мать говорили, что, когда узнали, сочли это ужасно симпатичным? Что испытали огромную радость и облегчение оттого, что сын или дочь, слава богу, не гетеросексуал ? То есть я, комик по профессии, всегда пытался в своих программах затронуть и этот аспект. Иначе бы не принимал себя всерьез. Ну да, всерьез… Ты понимаешь, о чем я.

— Да. Вполне понимаю. Что я могу для тебя сделать?

Он глубоко вздохнул.

— Простата. В последнее время моча отходит по каплям, а не струей. Я подумал… Ну, ты знаешь, о чем я подумал.

Я смотрел на волосатый зад комика на кушетке. И ничего не мог поделать. Невольно вспомнил слова преподавателя медицинской биологии. «Скажу один раз и больше повторять не стану, — сказал Аарон Херцл. — Если б Бог ставил мужчине задачу вводить член в анус, он бы, наверно, сделал это отверстие побольше. Я нарочно говорю „Бог“, но мог бы сказать и „биология“. За всем кроется замысел. План. То, что нам нельзя есть, воняет или противно на вкус. Вдобавок боль. Благодаря боли мы знаем, что совершенно незачем тыкать авторучкой в глаз. Тело устает и подает нам знак отдохнуть. Сердцу невмоготу. Сердце способно закачать во все уголки организма лишь ограниченное количество кислорода. — Тут профессор Херцл надел очки, с минуту скользил взглядом по аудитории. — Я не собираюсь выносить здесь моральный вердикт, — продолжал он. — Каждый волен делать что хочет, но раздутый эрегированный член, проникающий в анус, причиняет боль. Не надо , говорит боль. Вытащи его, пока не поздно . Тело склонно прислушиваться к боли. Такова биология. Мы не прыгаем вниз с седьмого этажа, разве только не хотим переломать это тело».

Это случилось совершенно неожиданно. Очевидно, я вытеснил или просто забыл, но сейчас вдруг вспомнил, чтó Аарон Херцл сказал дальше. Сперва я почувствовал, как на глаза навернулись слезы, а затем — я ничего не мог поделать — у меня задрожали губы.

«У маленького ребенка все маленькое. Все. Это тоже биология. Маленькие девочки не могут забеременеть. В таком плане они противоположно идентичны женщинам за сорок. Держись подальше, говорит биология. Биологически сексуальные сношения с неполовозрелой девочкой бессмысленны. Отверстие и тут слишком мало. Вдобавок девственная плева. Одна из прекраснейших находок, дарованных нам биологией. Впору поверить в существование Бога. — По аудитории пробежал смешок, большинство посмеивалось, незначительное меньшинство нет. — Прошу вас еще раз представить себе большой раздутый член. Мужской половой орган в состоянии эрекции. Когда такой член пытается проникнуть в слишком маленькое отверстие еще не взрослой девочки, он в первую очередь причиняет боль. Не надо , говорит боль. Не надо , вероятно, говорит и сама девочка. В нашем обществе законы таковы, что мужчин, пытающихся вступать в половые сношения с девочками или мальчиками, заключают в тюрьму. В этой сфере наш моральный кодекс настолько силен, что педофилы даже в тюрьме рискуют жизнью. Воры и убийцы чувствуют себя лучшими , нежели насильники детей. И справедливо. Они реагируют стихийно. Собственно говоря, так, как следовало бы реагировать всем нам. И мы именно так и реагировали когда-то, в давние времена, когда биология еще была сильнее Уголовного кодекса. Ликвидировать! Покончить со свинством! Казнить извращенцев! »

В аудитории повисла мертвая тишина. В буквальном смысле было слышно, как муха пролетит. Все затаили дыхание, и продолжалось это дольше, чем полезно для здоровья.

«Я не стану предлагать способы решения этой нравственной дилеммы, — сказал Херцл. — Просто хочу, чтобы вы сами хорошенько подумали, прежде чем безоговорочно примете моральные принципы своего времени как единственно правильные. Поэтому в заключение я приведу простой пример, а вы за неделю его обдумаете».

Между тем я стоял возле кушетки уже слишком долго. Прошло больше времени, чем то, какое комик по логике вещей мог счесть нормальным. Я вымыл руки. Надел резиновые перчатки. Пора браться за дело. Обследовать. Через анус пальпировать простату. Но я не мог сейчас оборвать ход своих мыслей, надо додумать их. До конца. Я глубоко вздохнул. Чтобы выиграть время, положил руку на волосатую ягодицу и снова вздохнул.

«Мы считаем ненормальным взрослого, который пытается вступить в сексуальные сношения с ребенком, — сказал профессор Херцл. — Считаем, что он с отклонением. Пациент, нуждающийся в лечении. Тут-то и возникает дилемма, вопрос на обдумывание. Ведь какое же лечение здесь требуется? Прежде чем остановиться на деталях, я хочу, чтобы вы сначала задали себе следующий вопрос: по статистике, из присутствующих здесь девяносто один процент чувствует влечение к противоположному полу, а девять процентов — к своему собственному. Меньше одного процента испытывают сексуальное влечение к детям, стало быть, к счастью, я могу исходить из того, что сегодня тут таких нет».