Фиона Макинтош - Хранитель лаванды

— Я предпочитаю узкий круг друзей.

— Почему?

— Я живу в Британии с тридцать восьмого года. Не успела обзавестись многими связями после… после того, как сюда переехала.

— Постоянного кавалера нет?

— Да вроде нет.

— Вам нравится жить одной?

— Капитан Джепсон, это так важно? — Девушка только сейчас заметила, что Вера Аткинс вышла из комнаты.

— Позволите называть вас Лизеттой?

Она кивнула — не отказываться же.

— Лизетта, полагаю, мистер Коллинз уже упоминал, что мы хотим вас завербовать.

— Я не понимаю, как мой образ жизни…

— Мы на войне и должны знать все — мы зависим от того, насколько можем доверять друг другу.

— Ясно. Что ж, у меня и впрямь очень немного друзей, постоянного кавалера нет, и да, мне нравится жить одной — не выношу шума и чужого беспорядка.

— Вы аккуратистка?

— Нет. Просто мне хватает хлопот с тем беспорядком, что я создаю сама.

— Так вы неряха?

— Отнюдь. Я живу в съемной квартире и не могу позволить себе неряшества — вдруг представители железнодорожной компании явятся с проверкой.

— Это ведь квартира вашей подруги, да?

Лизетта удивилась.

— Да. Харриет Лонсдейл.

Капитан кивнул с таким видом, будто заранее знал ответ. И перешел на итальянский:

— Расскажите мне о ваших родителях.

— У вас жуткий акцент, — ответила ему девушка на том же языке.

Джепсон засмеялся. И мгновенно стал держаться совершенно иначе.

— Знаю. Поэтому-то шпиона из меня и не выйдет.

Глаза его сузились, взгляд пронзал Лизетту буквально насквозь.

И вдруг слова капитана дошли до ее сознания. Шпионом ? Что-что?

— Вы меня в шпионки вербуете?!

— И как вам от этой мысли? — он снова переключился на французский.

— Нервно.

— Очень хорошо. Скажи вы, что счастливы и в восторге, тут уже я начал бы волноваться. А как вам идея вернуться во Францию?

Лизетта откинулась на спинку стула, лишившись дара речи.

Джепсон подался вперед и снова перешел на английский:

— Я знаю, что вы медленно и целеустремленно строили себе новую жизнь здесь, в Англии. Собственно говоря, Лизетта, я вообще о вас знаю очень много. Вы работаете в «Лайонс-корнер-хауз», а кроме того на добровольных началах — один вечер в неделю в «Френч-кантин». Зачем?

— В конце смены я совершенно бесплатно получаю отличный ужин, — ответила девушка. — Настоящая французская еда.

— И разумеется, вдобавок имеете шанс попрактиковаться во французском. Умно придумано. Ваш отец был немцем. Получил боевое ранение, после чего в 1918 году перебрался во Францию, где познакомился с вашей матерью, наполовину француженкой, наполовину англичанкой, и женился на ней, когда им обоим было по двадцать лет. Они обосновались в Лилле, где через два года после окончания войны вы и родились. Изначально ваша семья носила фамилию Форстнер, но ваши родители удобства ради переиначили ее на французский лад — в восемнадцатом году немцев во Франции не слишком жаловали.

Он заметил, как затуманились ее глаза.

— Простите. Не хотел вас огорчать.

— Ничего. Отец всегда говорил, что ощущает себя скорее французом, чем немцем.

— Он ненавидел свой народ?

Лизетта ошеломленно вскинула голову.

— Капитан Джепсон, он не был трусом!

— Я ничего подобного и не утверждал. Хотя другие, наверное, утверждали.

— Мой отец был человеком с научным складом ума — очень мудрым, очень мягким. Ему была ненавистна мысль, что Германия развязала войну, в которой погибло столько молодых людей. Когда война началась, ему было всего четырнадцать, а в семнадцать его уже ранило — в первый же день на фронте. Он потерял руку… Впрочем, не сомневаюсь, это вам тоже известно.

Джепсон кивнул.

— Отец очень жалел, что не может подхватить меня, маленькую, на руки, не может взять лицо мамы обеими ладонями. А писать ему пришлось учиться заново, левой рукой. Но из-за того, что его так быстро отправили с фронта обратно, многие называли его трусом. Он начал ненавидеть Германию — и из-за этого, и из-за гибели друзей. Трое его лучших друзей — все были убиты в окопах.

Лизетта только сейчас заметила, что по щеке у нее покатилась слеза — и торопливо смахнула ее.

Джепсон продолжил рассказ за нее:

— Когда вам исполнилось три года, родители переехали в Страсбург, поскольку ваша мать была в депрессии после смерти вашего маленького брата во время эпидемии испанки. Ваш отец получил позицию в университете. Рад отметить, что здоровье вашей матушки улучшилось, хотя детей у нее больше не было, и вы так и остались обожаемой единственной дочкой.

Лизетта слушала, как он бойко перечисляет события ее жизни, и сама не могла понять, злится ли из-за того, как легко всю ее историю можно свести к простым фактам, или просто шокирована. Сердце протестующе стучало у нее в груди — ни дать ни взять ребенок, в бессильной ярости размахивающий кулачками. Она впивалась ногтями в ладони, мечтая, чтобы капитан наконец замолчал. Но ведь он не нарочно, он не хотел сделать ей больно… Она заставила себя успокоиться.

— Ваша бабушка по отцовской линии была немкой, а дедушка — французом?

Лизетта кивнула. Ну и осведомленность!

— Ваша мать работала личной секретаршей у страсбургского банкира, месье Эйхеля. Он был другом вашей семьи и помог вам все организовать после смерти родителей. Бабушка с дедушкой по материнской линии — единственные родственники, что у вас остались — живут в Хэмпшире, если говорить совсем точно, в Фарнборо. Бабушка француженка, а дедушка англичанин. Неудивительно, что языки — ваш конек. — Капитан добродушно улыбнулся, заметив, что собеседница потрясена. — Знать такие вещи — наша работа. Вашим родителям не нравилось то, что происходит в Европе, и в тридцать седьмом году они решили переехать в Англию. Пока они оформляли приобретение дома в Суссексе, вас отправили в Англию и определили заканчивать образование в Роуден-скул.

Лизетта опустила глаза, мучительно желая, чтобы он замолчал, но зная, что он не замолчит.

— Ваши отец и мать погибли в автокатастрофе вечером накануне назначенного переезда в Англию. Должно быть, для вас это стало ужасным ударом, хотя я отметил, что вы все равно превосходно сдали выпускные экзамены.

— Мне было восемнадцать, — промолвила Лизетта. — Я не могла сдаться, так что научилась двигаться дальше.

Джепсон откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на девушку.

— Вы получили наследство. Почему же живете столь бережливо?

Она смерила его сердитым взглядом.

— Мне не нужны родительские деньги! Вполне хватает того, что я сама зарабатываю!

— Хотите быть обычной двадцатитрехлетней девушкой?

— Пожалуй, — согласилась Лизетта, радуясь тому, что голос звучит ровно. Джепсон разбередил рану, которую она так старательно пыталась исцелить. — В моем возрасте ненормально жить в огромном пустом доме, отсиживаться за затемненными окнами и не знать, чем заняться.