Владимир Шаров - Старая девочка

Дальше Вера предполагала рассказать о жизни Ленина в семье Ульяновых, написать про старшего брата Александра, который в 1903 году узнал о своем истинном происхождении из письма пастора, исповедовавшего лежащую на смертном одре Гретхен, и посчитал долгом всё это ему сообщить. В письме было множество мельчайших подробностей, которых никто, кроме Александра III, Марии Федоровны и самой Гретхен, знать не мог, так что в правдивости сомневаться не приходилось. Александр Ульянов написал тогда Николаю II, искренне веря, что тот, как раньше он сам, находится в неведении, когда же дело прояснится, немедля покинет российский престол, передаст его в руки законного наследника. К письму он приложил копию послания, полученного от пастора.

Через верных людей Ульянов знал, что его письмо дошло до адресата, но, чтобы восстановить справедливость, ничего предпринято не было, Николай II ему даже не ответил. И Александр решил, что, с какой стороны ни посмотри, будет правильно, если он сам убьет узурпатора. В свою очередь младший Ульянов узнал о причинах цареубийства из письма священника, исповедовавшего Александра накануне казни. Так что, когда в октябре семнадцатого года Ленин, возглавив пролетарскую революцию, победил, он не чужое похитил, а взял наконец законное.

Строго говоря, фабула была готова у Веры давно, теперь, в горах, она лишь расцвечивала ее новыми романтическими и вызывающими слезы подробностями так, чтобы судьба Ленина, у которого подлый царь и проклятая немка украли трон, никого не могла оставить равнодушным. Часто слезы лились и у нее самой, но, утешившись, она понимала, что пишет хорошо, раз плачет над этой печальной историей.

То, что она сделала за день, вечером, когда они садились у камина, Вера обязательно читала Эсамову. Он помешивал угли, приносил со двора сухие сосновые поленья, а она читала и читала, радуясь, что он, как ребенок, всему верит, что глаза его горят и он хоть сейчас готов взять шашку, сесть на коня и пойти в поход за Ленина. Она смотрела на него и думала: почему Тася, хоть родила Эсамову уже двух детей, ничего не пытается поменять, почему всё равно ведет себя так, будто она просто терпимая из милости наложница.

Вера не раз хотела объясниться с Тасей, сказать ей, что она сделалась женой Берга почти так же, как Тася — женой Эсамова, но не знала, с чего начать, и откладывала. Она писала о Ленине, но то и дело переходила на Тасю, на их с Тасей отношения, и постепенно это начало ее раздражать. Конечно, она была рада Тасиной кротости, и всё же здесь было что-то ненатуральное, такое же лживое, что и в отношениях фрейлины с императрицей.

Вере не нравилась всегдашняя Тасина готовность отойти в сторону, она в конце концов оскорбляла ее, подводила к мысли, что Вера может и хочет быть неверной мужу. Этот постоянный соблазн, искушение, с которым сама Вера столько раньше играла, — играла и сейчас, поехав с Эсамовым в горы… Тася словно поощряла ее, ждала, просила, чтобы Вера заигралась. Если бы это случилось — Вера готова была дать руку на отсечение: Тася хочет, чтобы Эсамов и она стали любовниками, — она бы наконец перестала быть Вериной должницей. У нее в манию превратилось любым способом отдать Вере долг — так, не расплатившись, больше жить невозможно.

Тася даже не поощряла, прямо сводила их, и Вера, занятая писанием книги о Ленине, страшилась, что сейчас, когда Берга нет рядом, они с Эсамовым так просто разойтись не смогут. Тут получалось, что настоящий должник — она, она должна и Тасе, которая из-за нее не может хорошо жить с Эсамовым, и самому Эсамову, которого столько лет сманивала. Она всё это видела, всего этого боялась и молила Бога, чтобы Он помог, чтобы перед Бергом она осталась чиста.

С Бергом Вера знакомилась трижды. Первый раз их пути пересеклись как бы предварительно. Вера была дружна со старшим братом Берга Львом, и однажды, прогуливаясь по бульвару, они на Сретенке зашли в общежитие к Иосифу. Она уже про него слышала, знала, что он окончил университет в Швеции, в Мальме, и сейчас работает в каком-то нефтяном тресте. Братья тогда целый час говорили о каких-то рабочих делах, с Верой же Иосиф не сказал и двух слов. Единственное, что осталось у нее в памяти, это что у Иосифа густые и на вид очень жесткие волосы, да и это она заметила лишь потому, что старший брат уже начал лысеть.

Второй раз они повстречались на педагогических курсах при Комиссариате просвещения, где Вера начала учиться вскоре после развода с Корневским, тогдашним своим мужем. Те шесть месяцев, что Вера провела на курсах, она до конца дней вспоминала с нежностью. Люди, которые их возглавляли, мечтали, что всё в воспитании теперь будет по-новому. Ясно было: чтобы вырастить людей, которые будут жить при коммунизме, образование должно строиться по-другому, поэтому любые идеи принимались на ура. Субординации не было, кто бы что ни предложил — сразу и всеми обсуждалось, когда же идея оказывалась стоящая, директор писал записку в Комиссариат просвещения, и им в качестве экспериментальной базы выделяли класс или даже школу.

За учебный год они подготовили кучу интересного, в частности, первые в стране стали устраивать суды над литературными персонажами. Назначались прокуроры, адвокаты, свидетели обвинения и защиты, кто кем хотел быть, записывался сам; судья открывал процесс, венцом которого, как и должно, становился вынесенный народом приговор. Они тогда беспрерывно, всю зиму судили Онегина, Обломова и Раскольникова, Анну Каренину и Катерину из «Грозы» и на себе убедились, что иначе со схоластикой не справиться, не сделать школу похожей на жизнь.

И все-таки, по их собственной терминологии, это было техническое усовершенствование, с еще большим воодушевлением они обсуждали проекты, которые пока внедрить в жизнь не удавалось, но что за ними будущее — несомненно. Один из таких проектов предложила и пламенно защищала Вера. В детстве она очень увлекалась птицами, отец когда-то держал дома канареек, сначала она добилась, чтобы летом он освободил их, выпустил на волю, а потом так без их трелей заскучала, что он снова поехал на Птичий рынок, привез пару хохлатых попугайчиков и пару тех же канареек.

Прочитав в гимназии кучу книг о птицах, об их происхождении, эволюции, одно время даже думая заняться орнитологией, она теперь, штудируя педологию, вдруг сообразила, что немало птиц вовсе не занимаются воспитанием потомства, кукушки, например, да и не только они. А это могло означать одно: необходимые навыки уже заложены в птичьих генах, либо мать воспитывает птенца, еще когда вынашивает яйцо. Это преамбула, а дальше Вера переходила на человеческий род, доказывала, что пребывание ребенка в утробе матери, первые девять месяцев его жизни — главные, и от того, какие уроки он тогда усвоит, зависит его будущее.