Михаил Веллер - Легенды разных перекрестков (сборник)

Так вот. На арабском рыночке, в воскресенье под закрытие, вечером, мясные обрезки-остатки идут почти задаром. Гроши. От ворот хлебозавода хлебный брак берешь бесплатно, его для того и выставляют. Чуть-чуть подпорченные лук и чеснок после закрытия рынка просто валяются на земле – бери, пока не подмели. А растительное масло, срок реализации которого только истек, можно купить на оптовом складе за двадцать процентов цены, если договориться; а масло вполне хорошее.

Я понял, почему пахло жареным. Ох затравит он простодушных детей Европы, ох ходить им с гастритами и колитами…

– Себестоимость котлеты одна крона, цена – пять, и это очень дешево, – продолжал он рецепт своего преуспеяния. – А если к ней берешь рюмку водки – из аптечного спирта, он дешевле окномоя – тогда на все крона скидки. Когда они распробовали, что значит выпить рюмку водки и закусить ее горячей котлетой, я открыл счет во втором банке. Заметь, никаких налогов. Банк в Швеции.

– И построил этот домик?

– Домик в две недели мне построили добровольцы за котлеты и водку. Я здесь теперь как бы главный кормилец и большой коммерсант. Туристская достопримечательность! Лоток видел?

Я видел лоток. Не иначе моряки специально доставили его с российской свалки, таких давно нет: ностальгия! Жестяной короб на велосипедных колесах был покрашен в родимый небесно-голубой цвет. И белая кириллица по борту навесила издевательскую дугу: «Ленобщепит, бля!». Кругом сидели хиппи и сытно рыгали. А за крошки дрались датские воробьи.

Жена пронесла полный поднос. Цепляющийся за ее джинсы карапуз угостил обломком котлеты датскую кошку.

– Почитай стихи, – пустил я пробный шар.

– С чего бы? – подозрительно поинтересовался бывший поэт. – Да пошел ты на… со своими шуточками. Скоро на рынок пора. А вообще надоело здесь – покормлю еще год-полтора этих бездельников и свалю в Америку. Куплю дом в Оклахоме.

– Почему в Оклахоме? – спросил я.

– Индейцев буду травить, – сказал он. – Пусть и они покушают. Охота мир посмотреть, пока молодой.

На месте совета директоров «Макдональдса» я бы содрогнулся.

Сейчас уже никто не сумеет ответить на вопрос, почему исследовательские суда Института гидрологии Академии Наук отваливали из Угольной гавани, и именно с Десятой элеваторной площадки. Вероятно, был в этом какой-то глубокий научный умысел, тайный для непосвященных.

И вот отход назначен на одиннадцать утра. Чтобы лучше представить себе картину, возьмем один муравейник, одну бутылку скипидара и один словарь тюремного жаргона. Теперь перемешаем и запустим в режиме быстрой перемотки. Возникающее у зрителя чувство назвать весельем безнравственно, поэтому назовем его состраданием.

Ящики таскают и роняют, руками трясут и на ногах подпрыгивают, брезенты свертывают и расстилают, от каров уворачиваются, пальцами пересчитывают, гонке часовых стрелок ужасаются и пот утирают. Сирены ревут, портальные краны звенят и ездят, – что называется, плавать по морям необходимо, жить не так уж необходимо и даже не очень хочется.

И в седьмом часу вечера, как водится, благополучно отходят. Переводят дух, сменяют мокрые рубашки и в половине восьмого топают по трапам на ужин. А корабельный ужин, если кто не знает, ничем не отличается от обеда, как правило, полностью его дублирует. Но есть и один нюанс. Хороший кок на отход готовит кислые щи. Это добрая морская традиция, причем чисто русская. Кислые щи очень хорошо идут с похмелья и облегчают разлуку с берегом. Гуманная и полезная традиция.

Перед щами экспедиция вкусно хлопает по стопке казенного спирта, после компота хлопает по второй, а хлопнув третью вылезает на палубу: курить на свежем ветерке и любоваться морским пейзажем. Конец всех подготовительных хлопот и начало рейса до прихода в район исследований – блаженнейшее время, и все блаженствуют.

Блаженствующий человек смотрит на мир оптимистично и победоносно. Он добр и склонен покровительствовать.

Все эти ученые и младшие научные сотрудники со своими бородами, очками и сухопутной лексикой курят в корме и быстро находят, кому можно покровительствовать. Потому что рядом у фальшборта курит свободный от вахты моряк, третий механик, как чуть позже выяснилось, и смотрит на удаляющийся вечерний берег с выражением необыкновенно печальным.

Они предлагают ему выпить и говорят слова о том, что жизнь прекрасна. С первым механик охотно соглашается, второе же его раздражает. Ибо вообще нет для моряка ничего оскорбительнее, чем когда на собственном борту сухопутная крыса пытается учить его жизни, даже если это ученая крыса с докторской степенью и благими намерениями.

Самая болтливая крыса оказалась профессором гидробиологии и после третьей имела обыкновение изъясняться особенно витиевато, нажимая на радости жизни даже у рыб и моллюсков.

Механик решил не уступать и тщательно облек грубость ответной мысли в наукообразную форму.

– Скажите пожалуйста, профессор, – вежливо обратился он, – а что думает современная наука по поводу совокупления гомо сапиенс с отрядом пернатых?

Ученые одобрительно протерли очки и настроили радостные уши.

– Со всем отрядом сразу? – пожевал губами профессор. – Или, э-э… по очереди? Я вообще-то, знаете, специалист по морским ракообразным.

– Экая гадость, – посочувствовал механик, как бы имея в виду морское ракообразное в роли сексуального партнера. – До чего только не дойдет наука. Нет, вот что-нибудь теплое такое, округлое… пушистое.

– Наука гарантирует, – заверил профессор, – что какое бы оно ни было теплое, круглое и даже пушистое, потомства от такого полового контакта не будет…

– Оно и к лучшему, – пробормотал механик.

– …но если вы имеете ввиду судового кота, то он вовсе не пернатый, смею вас уверить. А вообще к скотоложеству наука относится так же, как уголовный кодекс.

– То-есть?

– Отрицательно.

– Скотоложество возможно только на скотовозах, – отмежевался механик. – На обычных же кораблях может быть только один вариант скотоложества.

– Какой же? – купился профессор.

– Если любовник – скотина.

В замкнутом мужском коллективе эстетическая примитивизация индивидуумов происходит удивительно быстро, как будто выключатель щелкает. Всякая духовная утонченность закукливается мигом. Слушатели загоготали. Механик приосанился с видом победителя в научной дискуссии. Гоготанье помогало ему увязать нить беседы с изначально поставленным вопросом:

– Когда я служил срочную на эсминцах, у нас кок готовил гуся так. Он привязывал ему к лапкам веревочки, потом пристраивал гуся себе на… э-э… сзади ниже талии, а веревочки связывал у себя на животе, как раз над пряжкой ремня.