Рейчел Кинг - Сорочья усадьба

— А ты что принесла? — спросил Роланд.

Я протянула книжку, раскрыв на нужной странице.

— Можешь сделать что-нибудь в этом роде? Только чуть-чуть стилизовать?

Он стал внимательно разглядывать картинку.

— Конечно. Оставь на вечерок, поработаю. А завтра с утра приходи. У меня на утро никого нет.

На следующее утро я надела старинный сарафанчик пятидесятых годов в цветочек, что очень гармонировало с ярким весенним днем. В этом платье были прекрасно видны все мои татуировки. Я всегда выглядела чудно, когда так одевалась: противоречие между красивым, старомодным платьем и матросскими татуировками многих смущало. Потом завершила прикид, завив челку внутрь, подведя верхние веки, красной помадой накрасив губы и надев красные туфли на высоких каблуках. Громко стуча ими по лестнице, спустилась в ателье. Роланд сидел, освещенный солнцем, которое весь день будет светить в окна, пока не скроется за холмами. Когда я вошла, он потянулся всем длинным телом и вынул из кармана листок бумаги. Перед тем, как протянуть его мне, он еще раз прищурился на него сквозь маленькие круглые очки.

— Ну, как, сойдет?

Его рисунок идеально схватил именно то, что я и хотела выразить.

— Понадобится как минимум два сеанса. Сегодня начнем с контура, а потом запишешься на отделку и ретуширование.

Я сняла кофту и легла на обитый войлоком стол животом вниз, уткнувшись лицом в пахнущую лавандой подушку. Роланд выбрил на спине нужное место, повыше лопаток, смазал вазелином. Зашуршала бумага, это он расправлял у меня на спине рисунок, и я надеялась, что единственным моим ощущением будет что-то вроде поглаживания по спине. Я никак не могла привыкнуть к боли, хотя сделала уже десять наколок. Возможно, это будет последняя. Не могла себе представить, чего еще желать или где поместить очередную.

— Начинаем.

Я закрыла глаза и прижалась лицом к рукам, от которых вдруг пахнуло острым запахом внезапно выступившего пота. Сидя рядом со мной, Роланд уже окунал иголку в крохотный пузырек с черной тушью. Я слышала, как загудела татуировочная машинка, и стала ждать, когда она зажужжит, когда я почувствую первый обжигающий укол. И стала следить за дыханием, чтобы не вздрогнуть.

Роланд обычно работал молча, чтобы сосредоточиться, но мне больше нравилось, когда он разговаривал. Это отвлекало от боли, и я была рада, когда он заговорил:

— А знаешь, я хочу сказать тебе кое-что.

Делая вдох через нос, а выдох через рот, я ждала продолжения, пока боль не дошла до той точки, когда можно представить себе, что она превращается в легкое жжение и рассеивается.

Прибор выключился, он снова окунул иголку в тушь и вытер мне спину тряпкой.

— Я закрываю ателье. Переезжаю в Веллингтон.

Он продолжил работу, но я совсем забыла о правильном дыхании и вздрогнула, когда иголка вонзилась мне в спину.

— С чего это вдруг? — спросила я.

— Да с бизнесом здесь не очень-то. Место уже не то. Разве сама не заметила? Люди женятся, заводят детишек. Кафешки открываются, как грибы. Или как герпес, ты так не считаешь? Теперь тут не встретишь неудачников и двинутых.

— А что будет с этим домом?

— Извини, родная…

Он снова остановился и потрепал меня по плечу.

— …но тебе, вероятно, придется съехать.

Я молча кивнула, спрятав лицо в руки. Потом глубоко вздохнула.

— Что-нибудь не так? — спросил он.

— Все будет отлично, — ответила я.

Я думала про мою квартирку наверху, битком набитую бабочками-поденками. Нет худа без добра: сделаю отбор и повыбрасываю все лишнее. Упаковывать все и переезжать с такой прорвой немыслимо. А то, что Роланд сказал про порт, это правда. Плата за жилье страшно подскочила. Мне повезет, если я найду за старую цену комнату в доме, где живет полно народу.

— Все будет отлично, — повторила я.

Когда он закончил, я встала, и у меня закружилась голова. Роланд поддержал меня за руку и подвел к зеркалу, которое занимало всю стену. Вокруг висели фотографии его работ — покрасневшие и распухшие участки кожи со свежей наколкой, маслянистые от вазелина; здесь была и моя сорока, которая теперь словно приросла к моему запястью и стала частью моего тела.

— Готова? — спросил он.

Я кивнула, и он поднял за моей спиной второе зеркало, чтобы мне видна была его работа. Да, вот она, такой я себе ее и представляла, изгибающаяся вместе с изгибом спины, и кривой клюв захватывает лопатку. Осталось только окрасить изящные контуры сережек, и гуйя оживет и станет вечно распевать свои песенки у меня на спине.

Я благодарна следующим людям: Джулии Де Вилле — за то, что для создания этой книги она позволила мне воспользоваться некоторыми сторонами своей жизни, а также за то, что поделилась со мной своим знанием о тонкостях таксидермии; Марку из Инк Грейв — за то, что он ответил на мои вопросы, касающиеся татуировки, и позволил понаблюдать за его работой; Джиллиану Арриги за информацию о цирковых представлениях в девятнадцатом веке; Гарету Кордери из Кентерберийского университета, который позволил мне присутствовать на его удивительных лекциях о романе девятнадцатого века и тем самым способствовал изменению хода данного романа; Новозеландскому писательскому сообществу и лично Лилиан Иде Смит Траст; Новозеландскому Союзу творческих работников [50] Новозеландский Союз творческих работников (англ. Creative New Zealand) — национальное агентство, деятельность которого способствует развитию искусств в Новой Зеландии. за его щедрый грант, и еще раз Кентерберийскому университету за предоставление мне в 2008 году творческой дачи в Центре имени Урсулы Бетель, в результате чего у меня появились свободное время, место и средства для работы; моим редакторам Гэрриет Аллан и Анне Роджерс, а также моему изумительному агенту Вивиен Грин; моим помощникам Кейт Дуигнан и Сьюзан Пирс за нелицеприятную критику и огромную любовь и поддержку; Ричарду Льюису, Полу Каннингэму и Хане Холборн, которые стали моими первыми и заслуживающими доверия читателями; Шарон Бланс и Бренс Когхилл; Брунетт Мафиа; руководству библиотек Крайстчерч-сити и хозяевам кафе «Под Красной Террасой» за то, что предоставили мне местечко подальше от дома; Росу Генри за его острый редакторский глаз, а также, как и Дэвиду Элуорти, за неутомимую помощь в домашних делах, позволившую мне заниматься писанием; Томасу Рутерфорду за его терпеливое участие и, самое главное, Питеру Рутерфорду, без него было бы невозможно написание этого романа, который я ему и посвящаю.

«Сорочья песенка» (англ. «One for Sorrow» ) — народная детская песенка. Согласно старому поверью, по количеству сорок, которое ты видишь, можно узнать, что тебя ждет в будущем, беда или удача.