Борис Палант - Дура LEX

За окном трака проплывала настоящая Америка — красивая, мощная, абсолютно непохожая на Иршаву и даже на Киев. Поля были ровными, сельскохозяйственная техника сверкала, по дороге мчались тысячи грузовичков-четвертьтонок, за рулем которых сидели усатые дядьки во фланелевых рубашках. Любой из них мечтал бы жениться на Верке или на Зинке (так, по крайней мере, думали обе девушки, глядя из окна), но время для встречи еще не подошло.

— Ну что, хотели бы жить в Америке? — спрашивал гордый за свою новую родину Фима.

— Можно и в Америке, — отвечала Верка. — Лишь бы гроши зарабатывать.

— Очень хотела бы, — отвечала Зинка. — Здесь так красиво, и мне американцы очень нравятся.

— Да где ж ты видела американцев? — смеялся Фима. — На Брайтоне, что ли?

— Ну как же! Вот мы едем, я смотрю по сторонам, смотрю на лица людей в машинах — хорошие лица, многие мне улыбаются. На Украине мне никто не улыбался. Или когда заправляемся — туалеты чистые, все так культурно, никто не хамит.

— Как ты думаешь, сколько тебе надо денег, чтоб ты была счастлива?

— Десять тысяч в месяц, — отозвалась из спального отсека Верка.

— Я не от этого бываю счастлива, — сказала Зинка. — Мне надо не много, ну, чтобы детишек поднять и жить нормально.

— Ага, не много! — рассмеялась Верка. — У нее дочка на скрипке учится. Сейчас ей нужна новая скрипка для конкурса. Сколько ты думаешь, Фима, стоит новая скрипка?

— Я читал, что какие-то итальянские скрипки стоят по миллиону.

— Нам нужна скрипка за четыре тысячи, — сказала Зинка. — Эммануил Иосифович, Юлин учитель, много раз говорил, что играть ей на более дешевом инструменте — преступление. А сейчас Юлька играет на деревяшке, но даже с этой деревяшкой она пробилась в финал всеукраинского конкурса. Она уже выступала с оркестром в Венгрии, приглашали и в Италию, но у нас денег не хватило, чтобы подготовиться к Италии.

— Короче, Зинка, тебе нужно даже больше, чем десять тысяч в месяц, — подытожила Верка. — Не будет же твоя Юлька выступать в говне, зробленном во Львове. Ей нужен нормальный прикид — дизайнерское платье, туфли, то да се. И отдохнуть ты захочешь поехать куда-нибудь, да хоть в Доминиканскую Республику, но уже как человек.

— Ну, может, и десять тысяч, — согласилась Зинка.

— Не знаю, девушки, где вы такие бабки заработаете. Я пашу как папа Карло, но больше пятерки в хороший месяц никак не получается. Но пятерка уже моя, после всех расходов. А если месяц похуже, то и за троячок спасибо, — сказал Фима.

— А я бы хотела пять тысяч в месяц иметь, но дома, на Украине, — сказала Верка. — И могла, дура, но мой козел все бабки забрал и ушел. У меня ведь так хорошо торговля шла.

— А чем ты торговала? — спросил Фима.

— Продуктами питания и детской одеждой. И это у меня своей точки не было, а была бы своя точка, я бы так развернулась!

— А чего ж ты за козла замуж вышла? — не отводя глаз от дороги, спросил Фима.

— А ты-то где жену потерял? Может, ты такой же козел, как мой муж, — взял бабки и свалил, а может, жена твоя с бабками свалила?

— Ты знаешь, свалила. Бабок, правда, было кот наплакал, но забрала все.

— Куда же она свалила? — участливо спросила Зинка.

— Не поверите — вышла замуж за семидесятипятилетнего старика. Я понимаю — у него бабки были бы, а у него или нет ничего за душой, или он такой жмот, что держит свое богатство в секрете. Мне Нинка сколько раз звонила, обратно просилась, но нет ей дороги обратно. Она мне в душу насрала. Хоть бы Соню пожалела, ведь для Сони уход ее был большой травмой. Соне тогда было восемнадцать лет, школу кончала. Как она экзамены сдавала — не представляю. Я ее выкармливал, как бэбичку маленькую. «Не плачь, Сонечка, покушай торта, не плачь, детка, покушай мороженого…» Соня ведь ничего есть не хотела, потеряла двадцать паундов.

— Это че? — спросила Зинка.

— Паунд — это полкило. Ну, чтоб точно — четыреста пятьдесят четыре грамма.

Разговор прекратился. Фима открыл окна, и все закурили.

Вскоре трак прибыл в Чикаго, где Фима должен был что-то разгрузить, а что-то погрузить. Пока шли разгрузочно-погрузочные работы, Верка и Зинка разминали ноги. Хотелось посмотреть на Чикаго, но Фима сказал, что времени для экскурсии будет слишком мало. Девушки вышли на пустырь за базой, пересекли его и очутились перед свалкой старых машин. Машины или то, что от них осталось, были за проволочным забором, в котором зияла большая дыра. Зинка и Верка пролезли в дыру и пошли вдоль ряда автотрупов.

— Смотри, как эту «Мазду» примяло, — сказала Верка, — наверное, в ней никто не выжил.

Капот синей «Мазды» был сплющен до кабины, но кабина осталась почти нетронутой. Дверей у «Мазды» не было, и Верка села за руль, который был странным образом вывихнут. Зинка села рядом на пассажирское сиденье.

— Здесь кто-то умер, — сказала Зинка.

— Везде кто-то умер. Я думаю, что на земле и на воде уже не осталось места, где кто-то бы не умер. Даже на Северном полюсе путешественник какой-то умер — я читала. Ты знаешь, я, наверное, хотела бы не продуктами питания торговать, а открыть похоронную контору.

— Ты что, с ума сошла — все время с мертвецами дело иметь?

— Для этого работники, Зинка, есть. Хороший это бизнес — похоронная контора. Люди всегда умирали и будут умирать. Кто-то умер, по нему плачут, а мне хорошо — бизнес идет. Я бы связь с моргами наладила — они бы мне клиентуру присылали, а я бы им за это отстегивала.

Зинка рассмеялась:

— Ну ты, Верка, даешь — похоронную контору! Все плачут, убиваются, а тебе хорошо. Что в этом деле красивого? Я плохо представляю, как ты будешь к родственникам выходить с постной рожей. Скажи, а ты тогда правду сказала, что согласилась бы работать у Левы в его борделе?

— Правду. Ты изменяла мужу?

— Нет.

— А я да. С одним венгром. Я поехала в Будапешт за товаром и познакомилась с этим парнем на фабрике, где распашонки шьют. Он пригласил меня в ресторан, проводил до гостиницы, ну, и остался на ночь. Он на одиннадцать лет младше меня.

Верка закурила сигарету, нервно сделала несколько затяжек и выбросила, не потушив. Достала жвачку, пожевала только чуть-чуть и выплюнула. Потом повернулась к Зинке, обняла ее и поцеловала в губы. Зинка от неожиданности вжалась в сиденье.

— Расслабься, Зинка, и ни о чем не думай, — прошептала Верка, и Зинка ее послушалась.

— Ну, что, девочки, легенды вам Марик сделал забойные, — сказал Аркадий, прочитав Зинкино и Веркино прошения о политическом убежище. — Тут он сам себя переплюнул. Цыганки! Пусть посмеют не дать убежища двум цыганкам! А материалов сколько о цыганах! И тут их преследуют, и там. На Украине вообще завал с цыганами. Парней бьют, девок насилуют. Вы хоть знаете свои легенды?