Эрленд Лу - У

Обыкновенный день в жизни студента Эвена представляет собой нечто хаотическое и бессвязное. Так каковы же должны быть дни государственной деятельницы Маргарет Тэтчер? Эвен выхватывает лист бумаги и рисует на нем схему, иллюстрирующую потребность в сне в зависимости от того, что ты пережил за день.

— Ну вот, тут все видно, — говорит Эвен. — Сон совершенно необходим, и к нему нельзя относиться наплевательски. Подсознание соединяет все элегантнейшим образом. Без сна нас разнесло бы на кусочки.

Мартин подхватывает тему, затронутую Эвеном. Была у них в детском саду одна девочка, которая постоянно появляется в его снах. Она всегда выполняет роль морального стража. Она говорит: «Не делай этого, Мартин. Мне кажется, ты слишком часто занимался этим в последнее время». А в другом сне появляется учительница Мартина, которая преподавала у нас в старших классах. Она всегда говорит Мартину, что хорошо помнит его и страшно рада встрече. «Ах, это ты, Мартин!» — говорит она, а затем между ними начинается секс, и настроение у него отличное.

Подсознание всем заправляет. Нам мало что нашлось к этому добавить. Эгиль сообщает, что несколько лет назад ему снилось, как он занимается сексом с Мадонной. Но дело не сладилось, Мадонна стала выражать нетерпение и рассердилась. Это был неприятный сон. Эгиль не получил от него удовольствия, как, впрочем, по-видимому, и Мадонна.

Ингве только что тоже видел сон, уже тут, на острове: он спасал из горящего дома сексапильную цыганочку, чем-то похожую на Гвинет Пэлтроу. Она была полуголая, и у Ингве поначалу не было никаких задних мыслей. Такой уж у него характер. Героический. От природы. Но под конец все, разумеется, завершилось сексом. А цыганка покорно подчинялась и всю дорогу только его благодарила. Руар говорит, что просто слушать тошно.

Снова ночь. Перед тем как ложиться, я обращаюсь ко всем с просьбой подналечь на исследовательскую работу. Не то чтобы так уж спешно, но все-таки хорошо бы выполнить задуманное. И тогда в итоге мы сможем позволить себе несколько дней отдыха.

Мы плывем с аквалангами далеко от того места, где встретили мурену, но мы напряжены и на душе нехорошо. Мы не чувствуем уверенности. Повсюду подстерегают опасности. И вообще, кто может гарантировать, что доисторические выходцы из Южной Америки сбросили коньки после того, как миновали риф? К стыду нашему, нужно признать, что никто. С таким же успехом они могли снять коньки по ту сторону рифа, и в таком случае отыскать их будет почти невозможно. Это уже экстремальный спорт.

Такая мысль меня смущает. Доисторические обитатели Южной Америки, легко скользя, радостно мчались по льду океана день за днем и миля за милей, они устали и выдохлись. Возможно, завидев землю, они отреагировали на это иррационально. Скинули, не долго думая, коньки и бросились бегом на берег. Они не задумывались, перебрались они через риф или нет. Можно ли их винить? Пожалуй, нельзя. Они были замечательные люди, спонтанного склада и, как большинство индейцев, жили настоящей минутой. Коньки сослужили свою службу, и тогда они выбросили их. Они открыли новый мирок. Зачем им теперь коньки? Они наверняка понимали, что ледниковый период завершается. Для них было важнее разбить лагерь, изготовить летнюю одежду, чем думать о коньках. Явление всем нам знакомое. Как приходит весна, нам уже не до коньков. Валяются себе где-нибудь, куда их засунули. А как зима, их ищешь часами, пока найдешь. И если бы мы не знали наверняка, что когда-то снова наступит зима, мы, конечно, тоже кинули бы их прямо на льду. Надо поосторожнее судить об индейцах. Мы и сами ничуть не лучше. Одно только плохо, что из-за такого поведения индейцев я могу предстать в нелестном свете. Ведь из-за того, что индейцы были такими недальновидными и привыкли поступать спонтанно, люди могут засомневаться в моей теории. Это неприятно и немного обидно. В худшем случае окажется, что я затеял всю экспедицию на основе непроверенной теории. За что, не вдаваясь в отдельные нюансы, бессовестно ухватятся СМИ. Возможно, придется устраивать возвращение не таким публичным, как планировалось.

Мартин трогает меня за плечо и показывает куда-то пальцем. В прозрачной воде видно, как к нам не спеша плывет скат. «Игра закончена, ребята!» — объявляет он нам по-своему. Мы быстро поворачиваем назад и плывем к берегу. Последнюю часть пути проделываем бегом. Неуютное место лагуна! Находиться в ней опасно для жизни.

Дальнейшие поиски коньков исключены. Совесть не позволяет мне заставлять ребят плавать в таких водах, где обитают самые ужасные из всех возможных представителей морской фауны. Если бы у нас был хотя бы гарпун или маленький автомат, один мог бы стоять на страже, пока другой ищет коньки. Ну а так мы голые и беспомощные. В лагуну вообще лучше не лезть. Это нелегкое решение, но как руководитель я не вижу другого выхода. Слишком тяжела мысль, что у кого-то из нас могут откусить руку или ногу. Не больно мне хотелось бы звонить в Осло и запрашивать по телефону скорую помощь, потому что надо пришить откушенную ляжку!

Принимая такое решение, я ставлю под удар свое доброе имя и репутацию, но ответственное отношение и безопасность должны быть на первом месте. Я же не беспринципный ученый, готовый пожертвовать чем угодно ради того, чтобы доказать свою теорию! Уж лучше я примирюсь с поражением. В том, что я брошу поиски коньков, есть и своя хорошая сторона, так как я по-прежнему могу утверждать, что, по моему мнению, они там есть. Во всяком случае, никем еще не доказано, что их там нет. Никто не сможет с уверенностью утверждать, что я заблуждаюсь. В каком-то смысле было бы хуже, если, проискав под водой целый месяц, мы так ничего бы и не нашли. Тогда мне, вероятно, пришлось бы признать свою ошибку. Теперь же я могу сказать, что заветный клад сторожили чудовища. Думаю, люди меня поймут.

Само по себе ошибаться не так и страшно. Многие ошибались. История насчитывает сотни подобных примеров. Колумб считал, что Америка — это Индия. Ряд умных людей полагали, что Земля является центром Вселенной. Кто-то верит, что существует причинная связь между задутой свечкой и гибелью моряка. В пятидесятые годы глава «IВМ» заявлял, что компьютер, конечно, замечательная вещь, но во всем мире их понадобится не больше четырех-пяти экземпляров.

Уж коли ошибаться, то лучше ошибиться основательно.

Но пока что я еще не допустил ошибки. Я только не смог найти то, что искал. Надо походить возле берега и посмотреть, не лежат ли коньки поблизости. Может быть, я даже отважусь осторожно отплыть на несколько метров от пляжа. Но, в общем и целом, займусь-ка я лучше поисками других следов миграции. Вдруг самый скопидомный из индейцев, дрожавший над любимой вещью, закопал свои коньки в песке? Я этого не исключаю.