Пенни Винченци - Искушение временем. Книга 1. Не ангел

— Это все ее дочь, — объяснила сестра Райт, — у нее есть приемный ребенок, сестра капрала Миллера, вот эта самая Барти. Дочь графини — дама очень своенравная, вся в мать. Она платит за пребывание здесь капрала Миллера. Вот почему его и держат. А теперь, сестра, ступайте и позаботьтесь о перевязке майора Флеминга да удостоверьтесь, чтобы все белье попало в стирку. Мне нужно разобрать кое-какие бумаги.

— Да, сестра.

— Привет, Билли. Как ты? Я тебе подсолнухов принесла. Набрала по пути.

Барти положила огромную охапку подсолнухов на столик рядом с койкой Билли. Она улыбнулась ему, наклонилась и поцеловала. Брат посмотрел на нее унылым взглядом.

— Ну как нога? Сегодня лучше?

— Нет. Чертовская мука. И мне мало что дают от боли. Особенно ночами. А виновата эта старшая сестра, ведьма старая. Ненавижу ее. Ненавижу это место. В полевом госпитале и то лучше, точно говорю. Хоть было с кем поболтать.

— Билли, ну зачем ты так? Я прихожу и говорю с тобой почти каждый день. Наверняка и сестры с тобой разговаривают, и другие больные.

— Я других больных и не вижу никогда! — закричал Билли. — Там, дальше по коридору, есть один пацан, потерял руку и ногу, так я иногда слышу, как он воет. Я уже молчу о том, что здесь, как в морге. Лучше бы я был в морге, — добавил он упавшим голосом.

— Билли, пожалуйста! Это только пока тебе не станет лучше, и оказаться здесь — большая удача. За тобой тут хорошо смотрят. И я ужасно рада, что могу часто видеться с тобой.

— Ко мне безобразно относятся, — пожаловался Билли. — Меня терпеть не могут. Как-то раз после обеда надолго оставили одного, а мне надо было… в общем, ты поняла. Потом пришла старшая сестра и сказала, чтобы я прекратил бузить. А что я могу сделать, если мне приспичило?

— Конечно, — согласилась Барти.

Ее охватило отчаяние. Казалось, идея была такая хорошая — поселить здесь Билли, рядом с ней, чтобы она могла заботиться о нем. Ему и вправду по-прежнему нужна была помощь, рана плохо заживала, поговаривали о повторной операции.

— Здесь мне хотят еще часть ноги отрезать, — заплакал Билли. — В другой больнице говорили, что все нормально. Зачем меня сюда привезли?

Билли много жаловался, был язвительным и капризным, но в глубине души Барти понимала, почему он так себя ведет, — он стал инвалидом. Довольно часто, приезжая, Барти видела, что брат плакал: у него были опухшие красные глаза и текло из носа. Понятно, на его месте она бы тоже плакала. Восемнадцать лет, и уже калека. На всю жизнь остаться прикованным к инвалид ному креслу. И как бы ненавистна ни была ему лечебница, что станет с ним, когда он выйдет отсюда? Кто даст работу человеку с одной ногой? Обратно на пивоварню его не возьмут, там уже отказали.

Барти расспрашивала Билли о жизни во Франции, но он не хотел ни о чем говорить. Сказал, что она сама будет не рада тому, что услышит, а он старается обо всем забыть.

— Хотя не все было плохо, — признался Билли, глядя перед собой невидящим взором. — В основном плохо, но не все. Мы много смеялись. Хочешь верь, хочешь нет. Просто приходилось. Единственный способ не сойти с ума.

Барти не сказала Селии, что́ говорил Билли о лечебнице, ведь это было бы с ее стороны неблагодарностью. Однако все же призналась Селии, что брату скучно и дни для него тянутся бесконечно долго.

— Еще бы! Бедный мальчик. Так, что бы нам такое придумать… Он ведь умеет читать? — спросила Селия. — Ну разумеется. Барти, я подберу для него какие-нибудь книги и газеты и перешлю попозже на этой неделе. Мне бы самой побывать у него, но… не в эти выходные. Может быть, когда мы будем здесь в следующий раз, я заеду к нему.

Барти очень обрадовалась, надеясь, что Билли не станет жаловаться тете Селии, как жаловался ей. Все в один голос твердили, как благодарен он должен быть судьбе и леди Селии за то, что попал туда. Благодарен, благодарен… Иногда Барти казалось, если она услышит это слово еще раз, то завизжит.

— Я получила чудесное письмо от Роберта, — сообщила ММ, входя в кабинет Селии. — Пишет, что намного лучше чувствует себя теперь, когда Америка вступила в войну. Говорит, сам пошел бы в армию, если бы его взяли, и даже пытался пойти добровольцем, но он и вправду уже не молод: сорок четыре года. Боже, а я помню, как он собирался в школу и плакал. В общем, Роберт пишет, что возликовал, когда произвели первый выстрел, неважно где, и в ту же минуту откупорил бутылку шампанского.

— Везет же, у них шампанское можно достать. Я и вкус-то его почти забыла, — посетовала Селия. — Двадцать седьмого октября — вот когда они вступили в войну. В своем последнем письме Оливер писал, что отрадно было узнать, что американцы наконец-то уже там, во Франции. Боже, теперь война и впрямь стала мировая, разве не так? Россия, Япония, Италия, Австралия, Канада — где же конец? Виновата, продолжай, ММ. А о маленькой Мод есть новости?

— Да. Они с Робертом переехали в другой дом. Он говорит, что ему давно хотелось иметь где-нибудь свой собственный, и младший из мальчиков, Джейми, иногда бывает у них. Но бо́льшую часть времени он проводит в колледже или со старшим братом. Как все замечательно устроилось! Вот, читай: «Мод уже пять лет, и она скоро пойдет в школу. Она смышленая и красивая и очень похожа на свою мать. Как только война окончится, я привезу ее повидаться с вами еще раз».

— Вот и славно, — сказала Селия. — Буду страшно рада.

— Да, он прислал ее фотокарточку, смотри, действительно хорошенькая.

— Дай-ка взглянуть. Ой, надо же, и правда. Какая чудная малышка! Дивные глаза.

— Очевидно, Роберт преуспевает — говорит, что многие улицы обязаны ему своим существованием. Только представь.

— Ну, многие авторы обязаны нам своим успехом, — чуть раздраженно заметила Селия.

Она всегда с трудом переваривала то обожание, которое ММ питала к Роберту. И Оливер считал его замечательным. И, что уже совсем несправедливо, старик Литтон тоже. Конечно, Роберт нажил кучу денег, но это ни в какое сравнение не шло с издательским домом «Литтонс», который вызывал зависть у всего литературного мира. Роберт был очень мил и в общем нравился Селии, но он не обладал интеллектом Оливера и ММ. Тем не менее он был старшим в семье, и, вероятно, это многое объясняло. Надо сказать, что ее собственный старший брат Генри тоже не сильно ее впечатлял. Так себе, ни рыба ни мясо. Полная посредственность. Сейчас ему было пятьдесят. Вслед за отцом он отправился в армию, но так и не поднялся выше чина майора и оставил военную службу, отбыв хозяйствовать в шотландское имение лорда Бекенхема. У него была такая же посредственная жена и несколько крайне заурядных детей, и Селия заранее расстраивалась, думая о том, что именно он унаследует титул и Эшингем. По крайней мере, это будет еще нескоро, судя по крепкому здоровью отца и его жажде жизни.