Пенни Винченци - Искушение временем. Книга 1. Не ангел

— Как сказать… Я назвала бы их ландшафтными. Вот одно стихотворение о контурах горизонта Нью-Йорка, подобных — как там у нее? — вот, «окаменевшим тополям». Мне нравится, а тебе? И люди сейчас сочувственно настроены к американцам, все-таки они воюют за нас. Но я не стану ничего делать, если ты не согласна.

— Нет-нет, — замахала руками ММ. — Давай. Роберт будет страшно доволен. А потом, я о поэзии судить не берусь. Боже, как холодно.

— Думаю, не так, как во Франции, — рассудила Селия.

Дорогая мама!

Самое плохое сейчас — это холод. Мы много работаем по ночам, поэтому так тяжело. Нас постепенно подтягивают к линии фронта, незаметно для немцев. Все в противогазах, лошади тоже, им это не нравится. Чай в чашке за минуту покрывается льдом… Бедные лошади замерзают в жидкой грязи, там, где стояли. Порой невесело, но мы бодримся и ждем Рождества. Держи пальцы крестом, чтобы я приехал домой.

Всем привет, не волнуйтесь обо мне,

Фрэнк не приехал домой на Рождество. Приехал Оливер. Осунувшийся, бледный, изнуренный, в ярости от перенесенного.

— Пашендаль войдет в историю как самый страшный и позорный эпизод не только этой войны, но и всех войн вообще. Говорю тебе, Селия, люди начинают ненавидеть кабинетных генералов, как они их называют. Есть подозрение — и, по-моему, вполне оправданное, — что генералы сами не понимают, что́ творят. Я этого Хейга уложил бы на недельку в грязную жижу и поглядел на него, каково ему будет! А эти жуткие письма, которые он пишет войскам? Да солдаты в гробу видали его болтовню о необходимости жертвовать собой! Он-то собой не жертвует. А знаешь, сколько было дезертиров после этого сражения? И я бы не стал их осуждать — есть предел всему.

— И что с ними стало? — спросила Селия.

— Что… Большинство поймали и расстреляли. Но они же мальчишки, совсем мальчишки.

Оливер часто бывал замкнут, нередко злился, но Селия утешала себя тем, что, по крайней мере, он стал больше с ней разговаривать, чем в прошлый приезд. Однако физической близости между ними по-прежнему не было, и муж не делал никаких попыток к этому.

Рождество в Эшингеме в 1917 году оказалось на удивление радостным. Здесь были не только Литтоны, но и кое-кто из Бекенхемов: два мальчика, как леди Бекенхем до сих пор называла своих сыновей, и Каролина — все с детьми. Конечно, приехали не все: муж Каролины и один из сыновей Генри находились во Франции, как и одна из дочерей, служившая сестрой в Красном Кресте, но в целом семье повезло — обошлось без потерь.

— Будем же благодарны Богу, — сказала Каролина, касаясь стола и быстро закрывая глаза. Селия присоединилась к ее безмолвной молитве.

Джек в этом году не приехал, но прислал Селии письмо.

Мне повезло: меня произвели в полковники и на Рождество пригласили с другими военачальниками в один из замков. Постараюсь ограбить подвал, чтобы пополнить погреб Оливера. Люблю, еще раз спасибо за последний отпуск, он был чудесным.

— Он был здесь, у тебя? — спросил Оливер, когда жена показала ему письмо.

— Да, — ответила Селия, — был. Как-то вечером мы сходили в город развлечься, было просто замечательно.

— Джек всегда питал к тебе легкую слабость, — улыбнувшись ей, сказал Оливер, который настолько доверял брату, что, расскажи ему Селия о домогательствах Джека, он никогда бы не поверил.

Рождественский обед получился довольно обильным: два гуся, несколько чуть жестковатых кур — теперь им приходилось доживать до старости, чтобы успевать нести яйца, — и еще леди Бекенхем приготовила два совершенно роскошных, пропитанных спиртным пудинга.

— Фруктов явно не хватало, поэтому я добавила побольше жира и бренди. Тебя бы удар хватил, Бекенхем, я буквально лила его.

Леди Бекенхем очень нравилось готовить рождественские пудинги: это являлось частью семейной традиции, и до войны Рождество было единственным разом в году, когда она заходила на кухню. Теперь там приходилось бывать куда чаще.

К огромной радости Барти, в Эшингем пригласили и Билли — не на обед, конечно, а на рождественский чай для жителей поместья, с подарками и пением гимнов в большом зале. После этого леди Бекенхем отвела Билли в помещение для грумов над конюшней, настояв на том, чтобы он сам поднялся по лестнице, и дала ему старый костыль, принадлежавший еще ее деду.

— Вперед, давай иди — ты можешь. Сделать можно все, если только захотеть. Ну вот, видишь. Все прекрасно.

Остаток вечера Билли провел с Барти и двумя девочками, пока не настала пора возвращаться на ночь в лечебницу. Нога у него по-прежнему сильно болела, но последняя операция прошла успешно, и рана хорошо заживала.

— Доктор говорит, что я смогу ходить с искусственной ногой, — сообщил он Барти. — В таком случае, может быть, мне даже удастся вернуться на работу. Никогда не знаешь, что тебя ожидает в жизни.

Барти полностью с ним согласилась.

— Ну, — сказал разомлевший Оливер, выпив добрую часть бутылки портвейна, которую они с тестем откупорили после обеда, — ну, будем надеяться и молить Бога, чтобы это Рождество было последним за войну.

— Ты считаешь, есть такая вероятность? — спросила ММ.

— Думаю, есть. Вопреки всему, я верю, что дело идет к концу. Мы наконец-то одержали несколько настоящих побед, а не просто отвоевали лишний дюйм грязи. В этом большая заслуга австралийцев. Они славные вояки, и, конечно, американцев. ММ, ты должна показать мне письма Роберта. Я хотел бы прочесть их. Боже, когда же мы с ним снова увидимся?

Роберт и Мод провели Рождество с Бруерами.

— Нельзя оставаться одному в доме, — сказал Джон Бруер, после того как Джейми, краснея от неловкости, сообщил отчиму, что идет праздновать с приятелями Лоренса.

— Я, вообще-то, их плохо знаю, — признался Джейми, — но Лоренсу кажется, что будет весело.

Яснее ясного, что Джейми их вовсе не знал и вряд ли весело ему будет: понятие веселья вообще мало вязалось с Лоренсом. Но Роберт улыбнулся Джейми и заверил его, что, конечно же, это будет замечательный день, хотя они будут по нему скучать, а потом несколько часов пытался утешить Мод, которая заранее настроилась на Рождество с Джейми и уже с любовью завернула для него целую дюжину подарков.

— У нас будет чудный праздник, — пообещал Джон, — с нами Кайл, сестра и свояк Фелисити и их двое детей, а кроме того, мы отпразднуем литературный дебют Фелисити. Твоя сестра сообщила, что несколько ее стихотворений будут опубликованы. Вот здорово! Я горжусь ею.

Роберту нравилась Фелисити Бруер. Это была миловидная женщина с копной светло-каштановых волос, большими голубыми глазами и мягкими манерами, скрывавшими жесткий и крайне решительный характер. Фелисити происходила из очень старой бостонской семьи: ее дед служил в Гражданскую войну генералом, отец был известным адвокатом, а мать — одной из королев нью-йоркских благотворительных кругов. Сама же Фелисити росла в большом доме в Ист-Хэмптоне, образование получила под началом гувернантки, была представлена на молодежных ассамблеях и на балу молодежной лиги, что свидетельствовало об успешном светском сезоне, и стала бесспорной дебютанткой года. Нельзя сказать, чтобы ее семья пришла в ужас, когда она влюбилась в неимущего, пусть и обаятельного, Джона Бруера. Ее отец, обладавший острым глазом на хороших людей и перспективные вложения, дал согласие на брак и никогда о том не жалел. Роберт усматривал здесь любопытный отголосок брака Оливера и Селии.