Пенни Винченци - Искушение временем. Книга 1. Не ангел

— Не нужно, Селия, умоляю тебя. Для меня это невыносимо. Прости, я не желаю говорить больше того, что сказал.

В эти последние несколько месяцев она стала замечать за собой — во всяком случае, до того момента, как пришло известие о ранении Оливера, — что хищно поглядывает на других мужчин, ища по меньшей мере подтверждения тому, что не стала уродливой и непривлекательной. Она полужелала-полубоялась, что домой снова приедет Джек; и на сей раз сопротивляться ему ей будет непросто.

Селии очень нравились некоторые из пациентов Эшингема, особенно один, высокий, темноволосый и чрезвычайно красивый человек, он лишился на фронте глаза, а в прошлой, казавшейся теперь сном жизни был преуспевающим адвокатом. Ему тоже очень нравилось беседовать с Селией, смешить ее; иногда, если она бывала свободна и ей удавалось ускользнуть от детей, она сидела с ним. Как-то вечером она обнаружила в отцовском погребе бутылку кларета и захватила ее с собой к нему в комнату. Они попивали вино и доверительно разговаривали. Он рассказал, что преданно любил свою жену, приехал домой в отпуск и застал ее в постели с другим.

— Я думал, что сейчас же убью их обоих, а потом застрелюсь сам, и до сих пор не понимаю, что меня остановило. Я привык убивать и не был безусым юнцом, попавшим на фронт в четырнадцатом году. Но в конце концов я просто ушел — во мне уже не осталось прежней страсти.

— Похоже, война убивает страсть, — печально сказала Селия, — сексуальную страсть, — и тут же поспешно уставилась в стакан, осознав, что он может понять ее слишком буквально.

Он мгновение смотрел на нее и затем мягко произнес:

— А знаете, это так. Мужчина находится где-то далеко, все время думает о жене, о том, как любит ее, но то зверство, которое происходит рядом, встает между ним и его воспоминаниями. Это сложно объяснить. Не отчаивайтесь, Селия. Вы — все, что у нас осталось, понимаете? И страшно нужны нам. — И вдруг он улыбнулся: — Надо же, это, видать, кларет во мне заговорил. Виноват.

Этот разговор как-то успокоил Селию, восстановил ее преданность и верность Оливеру.

— Догадываюсь, что у тебя на уме, — слегка подтрунивая, сказала мать несколько дней спустя. — Сорок пять лет я не придавала никакого значения выходкам Бекенхема. Ты себя тоже не вини, он чрезвычайно красив.

— Не говори никому, хорошо? — засмеявшись, шепнула Селия.

— Конечно не скажу. Я научилась держать язык за зубами. По своему опыту знаю: секрет счастливого брака состоит в том, чтобы никогда никому ничего не рассказывать.

Внезапно вспомнив историю с Джорджем Пейджетом, Селия взглянула на мать:

— Мама, это правда, что…

Леди Бекенхем запрокинула голову и расхохоталась:

— Джордж? О да! Абсолютно. С ним я сохраняла здравый рассудок, проходя через всех горничных супруга. И всех внебрачных Бекенхемов…

Селия никогда прежде не задумывалась об этом.

— Боже! Неужели были и внебрачные дети?

— Конечно. Твой отец никогда толком не предохранялся. Эти девицы помешаны на его графстве. Нам пришлось помогать по меньшей мере трем мелким бастардикам. Ну, сейчас-то они уже не такие мелкие. Одна девица грозила нам большими неприятностями. Пришлось откупаться от нее. Конечно, она не могла в том открыто сознаться. Говорила, что нам просто нравится проявлять заботу о своих работниках или что-то в этом роде.

— Господи, я никогда даже не догадывалась…

— И хорошо. Надеюсь, немногие догадывались. Но Джорджа я очень любила. А он меня. Его жена, конечно, знала обо всем, но она ненавидела секс, так что ее это устраивало. Во всех отношениях хороший расклад.

— Да. Да, понятно. — Селия умолкла.

Прагматический подход к браку людей поколения ее матери всегда приводил Селию в недоумение. Она задавала себе вопрос, как поступила бы сама, если бы встретила кого-то другого, невероятно привлекательного для себя, или же если бы Оливер никогда больше не пожелал ее. Ни то ни другое, конечно, не укладывалось в ее воображении. Совершенно не укладывалось.

— Должно быть, он погиб, — напрямую сказала она ММ на десятый день. — Он уже написал бы сам, дал бы мне как-то знать. Это единственное объяснение.

— Селия, повремени со своими выводами. Представляю, какая там неразбериха, столько боев, столько потерь…

— Да-да, я знаю. Но одна из функций ведомства — писать письма. Это их работа. Поэтому даже если бы он был… очень слаб, — она помедлила, подыскивая слова, — или действительно тяжело ранен, то поручил бы кому-то написать за него. Это точно.

— Но, Селия, может быть, он слишком болен?

— ММ, если бы он был слишком болен, то сегодня его уже не было бы в живых. Условия в госпиталях там ужасные. Ведь они перегружены ранеными и плохо оборудованы.

— Откуда ты знаешь?

— На днях говорила кое с кем из тех, кто там был. Эту женщину отослали в госпиталь, поскольку ее ранило, когда она сидела за рулем «скорой». Она говорит, что там чудовищно. Просто кошмарно. Ей запрещено рассказывать обо всем, что там творится, поскольку это подрывает боевой дух и будоражит общественность. Но она навещала кого-то в Эшингеме и, едва начав рассказывать мне, уже не могла остановиться. Я… я тебе не говорила. Она сказала, что на пункт «скорой помощи» им часто привозили тяжелораненых, которым они могли оказать только первую помощь. Наложить повязку, дать антисептик и глоток воды. И все, до тех пор пока раненые не попадали в настоящий военный госпиталь, а это два с лишним часа быстрой езды оттуда. Еще она говорила, что иногда впадала в панику, хотела сбежать. Даже в госпитале солдатам часто приходилось подолгу ждать, прежде чем ими займутся. Хирурги работают круглосуточно. Иногда буквально валятся от усталости. — И вдруг Селия засмеялась: — Представляешь, она рассказала об одном хирурге, который оперировал с сигаретой во рту. И пепел все время сыпался на пациента, а врач говорил ему: «Не суетитесь, все стерильно». Надо будет использовать этот факт для военных дневников. Как бы там ни было, Оливеру не светит ничего хорошего.

— Господи, ужас какой, — сказала ММ. И подумала о другом солдате в другом полевом госпитале, о котором почти каждый день молилась в надежде, что тот умер мгновенно, не успев ничего понять.

— Да. Поэтому не пытайся внушить мне, что все в порядке, ММ, так не может быть, я знаю. Это невозможно. Я предпочла бы оставить надежды, честно говорю. Для меня лучше не питать их. Оливер погиб. Я знаю. — Наступило молчание. Она посмотрела на обручальное кольцо и покрутила его на пальце. Потом глубоко вздохнула и полными слез глазами взглянула на ММ, силясь улыбнуться. — Как ты смотришь на то, чтобы вечером куда-нибудь сходить?

— Сходить? Ну… что ж, пойдем, может быть, в…

— Давай в Олд-Вик [17] Олд-Вик — театр классического репертуара на Ватерлоо-роуд, построенный в 1818 году. . Ты же знаешь, его никогда не закрывают. Стоит пойти хотя бы для того, чтобы услышать Лилиан Бейлис, если вдруг случится налет. Она просто не позволяет уйти. Выходит на сцену и говорит: «Те, кто желает покинуть зал, пожалуйста, поспешите. Мы продолжаем». Естественно, никто не уходит. Мы-то уж точно не уйдем, верно? Давай сходим, это подбодрит меня. В «Ричарде Втором» играет Сибил Торндайк, а мне она так нравится. Ну что, идем?