Марта Кетро - Хоп-хоп, улитка

В октябре я поехала в гости к подруге. Написала ему — на адрес театра, где он работал, то есть «на деревню дедушке», — что буду в соседнем с ним городе, взяла своего самого крупного любовника, чтоб не скучать, и поехала. Все помнят, как развлекается хиппующая богема? Портвейн и мясо на последние деньги, танцы втроем в большой пустой комнате, художник-график Саня, похожий на огромную, хорошо обученную обезьяну. И вот, когда я говорю, что сегодня Саня будет стелить мне постель, входит он, видит меня в дальнем углу и щучкой пролетает по паркету через всю комнату на коленях (или на пузе), чтобы упасть у моих ног, больно стукнув меня по щиколотке головой. Конечно, в ту ночь Саня спал в кухне.

В декабре он приехал в Москву. Нет ничего печальнее, чем летний любовник зимой — дурно одетый, провинциальный, безденежный и безнадежный, пахнущий не морем и солнцем, а лежалой одеждой и последней впиской. Все весьма и весьма некстати: нестерпимо холодно, у меня муж, хиппи я только летом, а во все остальное время — добродетельная менеджерская жена. Но мы приходим в чью-то пустую квартиру, и без одежды нам снова легко понимать друг друга.

И он, конечно, зависает в Москве, и оказывается, что ему нужно очень быстро бежать, чтобы оставаться на одном месте, чтобы просто видеться дважды в неделю, где-то под крышей, в безопасности, где можно снять с меня все эти теплые пушистые вещи, добраться до кожи и доказать, что он в моей жизни вне времен года и социального статуса.

За два года я избавилась от его женщин (он все это время думал, что избавляется от моих мужчин) и вышла за него замуж. Собственно, я сделала это только потому, что была долго и несчастливо влюблена в кого-то другого и страшно хотелось узнать — как это, получить то, что хочешь? Он — хочет, ну и дам я ему, пожалуй, и посмотрю, чем кончается счастливая любовь. Взяла кошек и переехала от старого мужа к новому. К тому же надоело бегать за сексом по всей Москве и Московской области. Оказалось, что иметь его дома гораздо удобнее.

И теперь он по ночам стелет мою постель, и я жду, обнаженная, когда он расправит простыню, чтобы никаких складок, разложит подушки и откинет уголок одеяла. Потом укладываюсь и капризно требую подставить спину, чтобы можно было прижаться животом к его пояснице, грудью — к лопаткам, под губами — плечо. И конечно, не позже чем через пять минут он поворачивается ко мне лицом.

Когда его нет, я ложусь в пять утра, застилаю только половину кровати, прямо в одежде забираюсь в спальник и укрываюсь сверху одеялом. Он придет, и я снова стану принцессой, но пока, пока я всего лишь ничейная бродячая женщина без мужчины.

Но в остальное время я, конечно, ни в ком не нуждаюсь. Сейчас вот допишу и побегу готовить ему ужин, а потом опять — свободная, гордая, одинокая — до самой ночи.

Сегодня по телевизору Миледи страстно говорила: «Скажите мне, умоляю вас, скажите — ВАМ я ничего не сделала? У ВАС нет причин ненавидеть меня?» В детстве эта фраза казалось шикарной, потому что творить столько зла, чтобы даже не знать в лицо всех своих врагов, — очень, очень значительно. А я тогда более всего хотела быть опасной и роковой и, когда меня фотографировали на школьных праздниках в белом фартучке и с бантами, старательно втягивала щеки, прищуривала глаза и никогда не улыбалась. Да, этот мягкий носик, пухлые щечки и ясный взгляд страшно меня огорчали. Хотелось иметь тонкий прямой нос, как у мамы, или какую-нибудь экзотическую горбинку, которой не было ни у кого в нашей семье, и нервные ноздри, и запавшие глаза, изможденное лицо, и чтобы руки дрожали по утрам. В идеале лучше всего стать наркоманкой, но стаканами пить виски и курить «Беломор» тоже было бы неплохо. Желательно приобрести какую-нибудь душевную болезнь. И уж совсем роскошно, если бы открылись мистические способности и удалось вступить в запутанные отношения с Дьяволом.

Когда собака подруги поцарапала мне руку, я целый месяц закатывала рукава до ушей, чтобы был виден шрам поперек вен, делала таинственное лицо и говорила, что это была ошибка.

Чистейшее среднерусское происхождение казалось банальным, хотелось иметь пикантную национальность, вроде француженки или гречанки. Поэтому наличие прадедушки-цыгана было единственным утешением безрадостного детства.

В остальном же я оказалась невыносимо обыкновенной.

Хотела бы носить длинные платья, чередуя их с ковбойским костюмом, и вести себя соответственно — бросать горячие взгляды поверх страусового веера или драться ногами. В принципе собиралась стать куртизанкой и вести жизнь, полную греха. У Франсуазы Саган потом вычитала: «В семнадцать лет идеальная жизнь мне казалась непрерывной цепочкой подлостей и преступлений» — так было и на мой взгляд. Порок, вероломство, лицемерие, коварство, беспринципность, интриги — да, да, да!!!

В двенадцать лет стояла на балконе и печально говорила своему двоюродному брату (ах, кузену конечно же): «Я уже все попробовала, в жизни не осталось ничего интересного». Странное выражение его лица списала на игру подступающих сумерек.

Когда в четырнадцать лет мама прочитала мой дневник, то на два года заперла меня дома, потому что там были изложены эти творческие планы, а она сочла их осуществившимися и пыталась накормить таблетками от секса и сдать в церковь для опытов.

Даже не знаю, когда впервые усомнилась в своих идеалах. Может быть, когда лишилась невинности и поняла, что никогда не смогу использовать секс с какими-либо целями, кроме любви. Действовать иначе означало испортить себе все удовольствие, потому что пришлось бы отгородиться от партнера, наблюдать его со стороны, контролировать ситуацию, нажимать на кнопки, словом, делать множество сложных утомительных вещей, вместо того чтобы закрывать глаза, дышать, плакать, умирать, таять, вспыхивать и совершать все прочие глупости, которые я понимаю под словом «секс».

Или чуть позже, когда начала делать какие-то вещи, за которые потом было стыдно. Вдруг оказалось, что совесть — совершенно конкретная сила, которая может завязать тебе кишки узлом и наполнить отвращением к самой себе, — а это невыносимо. Выяснилось, что я не способна взять чужую вещь, украсть, проще говоря — противно. Что вид человека, вкалывающего себе в вену героин, отвратителен. Что, подавляя чужую волю, утрачиваешь часть своей души. Что при всей толерантности к чужому поведению передо мной всегда существует барьер, переступить который — себе дороже. Приходишь в гости к мальчику, а у него в постели четыре шлюхи, и он говорит — присоединяйся. Понимаете? Ничего особенного, но вдруг осознаешь, что у него в постели тогда будет не «Я и ОНИ», а просто пять шлюх. Наркотики — не смешно, сигареты воняют, лживость жалка, душевные болезни — некрасивы, смерть неизбежна. А Россия — наша родина, да.