Джейми Макгвайр - Мое ходячее несчастье

Беки наклонилась к папиному уху. Он покачал головой и кивнул моим братьям:

— Ладно, ребята. Давайте попрощаемся с мамой. Потом ты, Томас, уложишь их всех спать. Им не к чему видеть остальное.

— Да, сэр, — сказал Томас и попытался сделать храброе лицо, но глаза у него были такие же грустные, как у меня.

Он что-то сказал маме, потом подошли Тэйлор с Тайлером и с двух сторон зашептали ей в уши. Трентон долго плакал и обнимал ее. Все они говорили, что она может спокойно уходить. Кроме меня. А мама больше ничего не говорила.

Томас потянул меня за руку, чтобы вывести из маминой спальни. Я шел задом наперед, пока мы не оказались в коридоре. Я попытался представить себе, что мама просто уснула, но от этого только голова закружилась. Брат подхватил меня и понес вверх по лестнице в ванную. Он ускорил шаг, когда сквозь стены проник папин плач.

— Что она тебе сказала? — спросил Томас, открывая кран.

Я не ответил. Слышал вопрос и помнил каждое мамино слово, как она велела, но не мог ни плакать, ни говорить.

Томас через голову стащил с меня забрызганную грязью рубашку, стянул и бросил на пол мои шорты, а потом трусы и майку с паровозиком.

— Давай-ка в ванну, малыш. — Он поднял меня, посадил в теплую воду, намочил губку и провел ею по моей голове. Я не мигнул и даже не попытался увернуться от струек, которые текли мне на лицо, хотя, вообще-то, терпеть не мог купаться. — Вчера мама сказала, чтобы я заботился о тебе, о близнецах и о папе. — Томас сложил руки на краю ванны и, опершись о них подбородком, посмотрел на меня. — Я так и буду делать, ладно, Трэв? Стану о тебе заботиться. Так что не беспокойся. Нам всем очень жалко расставаться с мамой, но ты не бойся: с тобой все будет в порядке. Обещаю.

Я хотел кивнуть и обнять его, но ничего у меня не получилось. Вместо того чтобы бороться за маму, я был наверху, торчал в ванне как истукан. Я уже разочаровывал ее. Собрав в узелок путающиеся мысли, я пообещал, что сделаю все, о чем она мне говорила, когда мое тело снова заработает. Как только грусть пройдет, я буду не переставая играть и не переставая бороться. Это и правда очень трудная задача.

Долбаные стервятники. Они могут часами выжидать, когда ты им достанешься. Сидят над тобой целыми днями. И ночами. Пялятся на тебя, выбирая, какой кусок твоего тела будет удобнее ухватить, где мясо самое вкусное, самое нежное.

Только одного они не знают: жертва может притворяться. Этот трюк всегда застает их врасплох. Они ждут себе, ни о чем не подозревая. Думают, ты вот-вот подохнешь, нужно только проявить терпение. И тут ты наносишь удар своим секретным оружием: отказываешься уважать статус-кво, отказываешься подчиняться существующему порядку. То, что тебе наплевать на этих хищников, просто парализует их.

Противники на ринге, всякие вонючие козлы, осыпающие тебя оскорблениями в надежде, что ты дашь слабину, женщины, норовящие связать тебя по рукам и ногам, — ничем таким меня не удивить.

Я с юности вел себя очень осторожно, старался не попадаться в когти всем этим сволочам. Знал много идиотов, которые распускали нюни и отдавали себя с потрохами, стоило какой-нибудь алчной девице притворно улыбнуться или поплакаться им в жилетку. Пожалуй, я один плыл против течения. Я был не таким, как эти доверчивые бедняги, которым, думаю, приходилось очень нелегко. Мне куда проще было подавить свои эмоции, замаскировать их молчанием или злобой, ведь ее я худо-бедно научился контролировать, в отличие от тех, других чувств, которые делают человека таким уязвимым. Много раз я объяснял это своим родственникам и друзьям, но они слушали с явным неодобрением. Я нередко видел, как кто-нибудь из них мучится и теряет сон из-за тупой сучки в сексапильном прикиде, хотя ей на всех, кроме себя, наплевать, и всегда удивлялся, почему со мной упорно не хотят соглашаться. Женщина, которая стоит таких страданий, не станет кидаться тебе на шею. Не позволит затащить себя в постель в первый же вечер. И даже на десятый вечер не позволит.

Моих теорий никто не признавал, потому что они противоречили существующему положению вещей. Ты встречаешь привлекательную девушку, занимаешься с ней сексом, влюбляешься до потери сознания, а потом все рушится и ты страдаешь — таков был общепринятый порядок, которому все подчинялись.

Но только не я. Ни в коем случае. Чихать я на него хотел.

Я давно решил, что буду кормиться за счет стервятников, пока не прилетит голубка. Существо, которое не идет по чужим головам и, устраивая свою жизнь, не приносит никого в жертву собственным привычкам и интересам. Женщина смелая. Открытая. Умная. Красивая. Мягкая. С которой можно связать свою жизнь навсегда. Которая останется неприступной до тех пор, пока у нее не появятся основания тебе доверять.

Я стоял у открытой двери своей квартиры, стряхивая пепел с почти докуренной сигареты. Перед глазами то и дело возникала та девушка в забрызганном кровью розовом кардигане, которая выскочила на арену во время боя. Ни секунды не раздумывая, я назвал ее Голубкой. От такого странного обращения она совсем растерялась. Алые капельки на лице, широко раскрытые глаза… Казалось, она сама невинность, но я знал, что это только маска. Стараясь отогнать мысли о ней, я тупо посмотрел в сторону гостиной.

Меган, лениво разлегшись на диване, смотрела телевизор. Явно скучала, и я удивился, что она до сих пор здесь. Обычно собиралась и сваливала, как только мы трахнемся.

Я открыл дверь пошире, петли жалобно скрипнули. Я кашлянул и подобрал с полу рюкзак:

— Меган, я ухожу.

Она села, потянулась и взялась за серебристую цепочку огромного ридикюля: у нее небось и барахла-то столько не было, чтобы набить сумочку такого внушительного размера. Повесив ее на плечо, сунула ноги в босоножки на высоком каблуке и вальяжно направилась к двери.

— Пришли эсэмэску, если заскучаешь, — сказала она, даже не взглянув на меня, потом надела солнцезащитные очки с большущими стеклами и спустилась по ступенькам, нисколько не смущенная тем, что я ее выпроводил.

Эта девица всегда была такой невозмутимой, потому-то и стала одной из моих немногочисленных постоянных подружек. Она не изображала преданности, не устраивала сцен. Воспринимала наши взаимоотношения как есть и, разделавшись со мной, шла дальше по своим делам.

Мой «харлей» поблескивал на утреннем осеннем солнце. Я подождал, пока Меган не отъедет от дома, и сбежал по лестнице, на ходу застегивая куртку. Лекция доктора Рузера начиналась через полчаса, но ему было до фонаря, опоздаю я или нет. А раз он не злился из-за опозданий, то и не стоит нестись во весь опор, рискуя убиться.

— Погоди! — раздалось у меня за спиной. На пороге нашей квартиры стоял Шепли. Он был без рубашки и, подпрыгивая на одной ноге, напяливал на другую носок. — Забыл спросить тебя вчера: что ты сказал Мареку? Там, на ринге, ты ему что-то шепнул, и он от этого как будто язык проглотил…