Джейми Макгвайр - Мое ходячее несчастье

На лбу у нее выступил пот, и она прерывисто дышала, но тем не менее казалась мне красивой. Привычный персиковый румянец потускнел, глаза не горели, как раньше, и все-таки она была прекрасна. Такой очаровательной женщины я никогда больше не встречал.

Ее рука свесилась с кровати, пальцы пошевелились. Мой взгляд упал на пожелтевшие ломкие ногти, потом поднялся до исхудавшего плеча и наконец остановился на глазах. Слегка приподняв веки, она дала понять, что видит меня. Я очень любил эту ее черту: глядя на мое лицо, она всегда видела именно меня, а не десятки вещей, которые ей предстояло переделать за день. И она не притворялась, будто слушает мои глупые истории. Она их действительно слушала, и ей было по-настоящему интересно. Другие просто кивали, думая о своем, но только не она. Ее внимание всегда было искренним.

— Трэвис… — Ее голос дрогнул. Она прокашлялась и приподняла уголки рта. — Подойди, малыш. Не бойся, подойди.

Папа дотронулся пальцами до моей шеи и подтолкнул меня вперед, не переставая слушать, что говорила ему сиделка. Он называл ее Беки. Первый раз она пришла к нам несколько дней назад. У нее был ласковый голос и внимательные, пожалуй даже милые, глаза, и все-таки она мне не нравилась. Я не мог объяснить почему, но ее присутствие меня пугало. Я знал, что она, наверное, помогает нам. Тем не менее появление этой женщины в нашем доме не было радостным событием, хотя папа с ней вроде бы вполне ладил.

Почувствовав папино прикосновение, я сделал несколько шажков вперед. Теперь мама могла до меня дотронуться. Она потянулась ко мне и погладила мою руку длинными изящными пальцами.

— Не бойся, Трэвис, — прошептала она. — Мама хочет тебе кое-что сказать.

Я сунул палец в рот и, теребя им десны, нетерпеливо закивал. Заметив, что мамина слабая улыбка стала чуточку шире, я решил почаще махать головой и сделал еще один шаг. Мама собрала оставшиеся силы и, приблизив ко мне лицо, глотнула воздуха.

— То, о чем я тебя попрошу, сынок, сделать будет очень непросто. Но я знаю, ты справишься, ведь ты у меня уже большой.

Я опять кивнул и улыбнулся в ответ на ее улыбку. Мне совсем не было весело, и я даже чувствовал, что не к чему улыбаться, когда мама выглядит такой уставшей и так плохо себя чувствует. Но она радовалась моему храброму виду, и я старался держаться молодцом.

— Трэвис, я очень хочу, чтобы ты меня выслушал и постарался не забыть мои слова. Это будет непросто. Я пыталась вспомнить все, что было со мной, начиная с трех лет, и я… — Она осеклась: боль стала нестерпимой.

— Совсем тяжело, Диана? — спросила Беки, втыкая иголку в мамину вену.

Через некоторое время боль приутихла. Мама еще раз вздохнула и опять заговорила:

— Сделаешь это для меня? Запомнишь, что я скажу?

Я снова кивнул. Она дотронулась до моего лица. Кожа была холодная, пальцы дрожали. Мама смогла продержать руку на весу всего несколько секунд и уронила ее на постель.

— Во-первых, не нужно стыдиться, если тебе грустно. Чувства — это нормально. Во-вторых, постарайся как можно дольше быть ребенком, Трэвис. Веселись, играй, делай глупости. — В маминых глазах блеснул огонек. — Ты, твои братья и папа должны заботиться друг о друге. Даже когда вырастешь и уедешь, не забывай иногда возвращаться домой. Это важно. Понимаешь? — (Я в очередной раз энергично махнул головой вверх-вниз, стараясь порадовать маму.) — Когда-нибудь ты влюбишься. Не соглашайся на малое. Выбери девушку, которую нужно будет завоевать, и борись за нее. Не переставая. Никогда, — мама сделала глубокий вдох, — не прекращай бороться за то, чего ты хочешь добиться. И никогда, — она сдвинула брови, — не забывай, что мама тебя любит. Даже если ты меня не видишь. — По ее щеке покатилась слеза. — Я всегда, всегда буду тебя любить.

Она судорожно вздохнула и закашлялась.

— Достаточно, — сказала Беки, засовывая какую-то смешную штуковину себе в уши и прикладывая ее другим концом к маминой груди. — Пора передохнуть.

— Времени нет, — прошептала мама.

Беки посмотрела на папу:

— Уже совсем скоро, мистер Мэддокс. Наверное, надо позвать остальных мальчиков, чтобы попрощаться.

Папины губы сжались в тугую нитку. Он покачал головой и с усилием выдохнул:

— Я не готов.

— Вы никогда не будете готовы к тому, чтобы потерять жену, Джим. Но ведь вы не хотите, чтобы она ушла, не попрощавшись с мальчиками?

С минуту папа не отвечал. Потом он вытер нос рукавом, кивнул и, тяжело топая, как будто на кого-то рассердился, вышел из комнаты.

Я смотрел на маму. Смотрел, как она пытается дышать и как Беки проверяет непонятные цифры на коробочке, которая лежит рядом с ней. Я дотронулся до маминого запястья. Казалось, глаза сиделки знают что-то, чего не знаю я, и от этого мне было не по себе.

— Понимаешь, Трэвис, — наклонилась Беки, заглядывая мне в глаза, — я дала маме лекарство, от которого она уснет. Но во сне она будет тебя слышать. Поэтому ты можешь сказать ей, что любишь ее, что тебе будет ее не хватать. Она все услышит.

Я посмотрел на маму и быстро мотнул головой:

— Не хочу, чтобы мне ее не хватало.

Беки положила на мое плечо теплую, мягкую ладонь, как всегда делала мама, когда я из-за чего-нибудь расстраивался.

— Она тоже хочет быть здесь, с тобой. Очень хочет. Но Иисус зовет ее к себе.

Я нахмурился:

— Мне она нужнее, чем Иисусу.

Беки улыбнулась и поцеловала меня в макушку.

Папа постучал и открыл дверь. Мои братья стояли по обе стороны от него на пороге. Беки взяла меня за руку и отвела к ним.

Трентон не отрывал глаз от маминой кровати, а Тэйлор и Тайлер, наоборот, смотрели куда угодно, только не туда. Мне немного полегчало оттого, что все они выглядели такими же напуганными, каким я себя чувствовал.

Томас встал рядом со мной, выступив немного вперед: он всегда так становился, защищая меня, когда мы играли во дворике перед домом и соседские мальчишки пытались затеять драку с Тайлером.

— Она плохо выглядит, — сказал Томас.

Папа кашлянул:

— Мама уже давно тяжело болеет, и она… скоро она… — Его голос оборвался.

Беки, сочувственно улыбнувшись, пришла ему на помощь:

— Мама ничего не ест и не пьет. Жизнь покидает ее тело. Это очень тяжело, но пора сказать маме, что вы любите ее, будете по ней скучать и что она может уйти спокойно. Ей важно это знать.

Мои братья синхронно кивнули. Не кивнул только я. Я не считал, что она может спокойно уйти, и мне было все равно, нужна она Иисусу или нет. Это была моя мама. Он мог забрать какую-нибудь другую маму, старую, у которой нет маленьких мальчиков, которой не надо ни о ком заботиться. Я старался запомнить все, что она мне сказала, изнутри приклеить ее слова к своей голове. Играть. Навещать папу. Бороться за тех, кого люблю. Это, последнее, особенно беспокоило меня: я любил маму, но не знал, как за нее бороться.