Мэтью Грин - Воспоминания воображаемого друга

— Нет.

— Ты не обязан надевать маску, если не хочешь, — говорит папа Макса. — И костюм не обязан.

— Нет.

По-моему, папе Макса иногда от их разговоров становится грустно. Я вижу это по глазам и слышу по голосу. Чем дольше они говорят, тем ему грустнее. Папа Макса горбится. Он часто вздыхает. Опускает голову. По-моему, он думает, что виноват в этих односложных ответах Макса. Виноват в том, что Макс не хочет разговаривать. Но Макс не говорит лишнего, если ему самому нечего сказать, все равно с кем он говорит, так что если ему задавать вопросы да/нет, то он так и будет отвечать.

Макс не знает, что такое дружеская болтовня.

На самом деле Макс не очень-то и хочет это знать.

Мы снова сидим молча. Папа Макса смотрит в меню.

В ресторан входит воображаемый друг. Мальчик, который идет за семейством: папа, мама и рыжая девочка с веснушками. Он похож на меня. Он очень похож на человека, только кожа у него желтая. Не желтоватая. Желтая — как будто его покрасили самой желтой краской. И у него нет бровей, что, впрочем, обычное дело для воображаемых друзей. Но в остальном он вполне мог бы сойти за человека, только его никто не видит, кроме маленькой рыжей девочки и меня.

— Я пойду проверю, что в кухне, — говорю я Максу. — Надо посмотреть, чисто ли там.

Я часто так делаю, когда хочу обследовать новое место. Максу нравится, когда я проверяю чистоту.

Макс кивает. Он барабанит пальцами по столу.

Я подхожу к желтому мальчику, который садится рядом с рыженькой девочкой. Они выбрали столик в другом конце ресторана, так что Максу меня не видно.

— Привет, — говорю я. — Меня зовут Будо. Не хочешь поболтать?

Желтый мальчик так пугается, что чуть не падает с места. На меня так часто реагируют.

— Ты меня видишь? — спрашивает желтый.

Голос у него как у маленькой девочки. Такое тоже часто бывает с воображаемыми друзьями. Дети редко придумывают друзей с низким голосом. По-моему, это потому, что просто легче представить не какой-нибудь чужой голос, а свой.

— Да, — говорю я. — Я тебя вижу. Я такой же, как ты.

— Правда?

— Правда.

Я не говорю, что я воображаемый друг, потому что не каждый воображаемый друг знает, что это такое, а некоторые, когда слышат это в первый раз, пугаются.

— С кем ты разговариваешь?

Это спрашивает маленькая девочка. Ей года три, может, четыре. Она услышала обрывок нашего разговора.

Я вижу страх в глазах желтого мальчика. Он не знает, что отвечать.

— Скажи ей, что ты разговариваешь сам с собой, — говорю я.

— Извини, Алексис. Я сам с собой разговаривал.

— Ты можешь встать и отойти от стола? — спрашиваю я. — Ты умеешь?

— Мне надо сходить в туалет, — говорит желтый мальчик Алексис.

— Хорошо, — говорит Алексис.

— Что — хорошо? — спрашивает женщина, которая сидит за столом напротив Алексис.

Это мама Алексис. Это сразу видно. Они очень сильно друг на друга похожи. Обе рыжеволосые, и обе с веснушками.

— Я разрешила Джо-Джо пойти на горшок, — говорит Алексис.

— О, Джо-Джо хочет пойти на горшочек? — говорит ее папа.

Он сюсюкает, и мне это сразу не нравится.

— Иди за мной, — говорю я и веду Джо-Джо через кухню, вниз по ступенькам в полуподвал.

Я давно знаю это место. Из четырех любимых ресторанов Макса мы часто заходим в три, так что мне было совсем не трудно их всех осмотреть. Слева от меня холодильник в рост человека, справа — кладовая. Хотя кладовая — это не настоящая комната, это просто место, огороженное металлической сеткой до самого потолка. Я прохожу через дверь, тоже из металлической сетки, и сажусь на коробки у дальней стены.

— Ого! — говорит Джо-Джо. — Как у тебя это получилось?

— Ты не можешь проходить через двери?

— Не знаю.

— Если бы ты мог, ты бы знал об этом, — говорю я. — Ничего, все нормально.

Я прохожу обратно через дверь и сажусь на пластмассовое ведро, которое стоит в углу рядом с лестницей. Джо-Джо задерживается возле ограждения из металлической сетки. Сначала он просто его разглядывает, потом протягивает руку, чтобы потрогать. Он очень медленно протягивает к сетке руку, как будто боится, что его может ударить электрическим током. Рука Джо-Джо замирает, не коснувшись сетки. Но это не ограждение не дает ему пройти. Ему мешает идея ограждения.

Мне такое уже приходилось видеть. По той же причине я не проваливаюсь сквозь пол. А при ходьбе не оставляю следов, потому что на самом деле я не касаюсь земли. Я касаюсь идеи земли.

Некоторые идеи сидят в людях так прочно, что их воображаемые друзья не в состоянии их преодолеть. Никто не придумает себе воображаемого друга, который будет проваливаться сквозь пол. Идея, что пол твердый, сидит в детях прочно. Она несокрушима. Как идея стен.

На наше счастье.

— Садись, — говорю я и показываю на ведро.

Джо-Джо садится.

— Меня зовут Будо. Извини, если напугал тебя.

— Все нормально. Просто ты очень похож на настоящего.

— Знаю, — говорю я.

Многие воображаемые друзья пугаются, когда я с ними заговариваю, потому что я слишком похож на настоящего. Обычно сразу можно понять, что перед тобой воображаемый друг. У кого-то или кожа ярко-желтая, или бровей нет, или еще что-нибудь такое.

В большинстве случаев они вообще не похожи на людей.

А я похож. Потому-то я их немного пугаю. Я похож на настоящего.

— Можешь рассказать, что происходит? — спрашивает Джо-Джо.

— А что ты уже успел узнать? — спрашиваю я в ответ. — Давай ты первый расскажешь, а я потом заполню пустые места.

Это лучший способ для первого контакта с воображаемым другом.

— Хорошо, — говорит Джо-Джо. — Но что рассказывать?

— Сколько времени ты живешь? — спрашиваю я.

— Не знаю. Не много.

— Несколько дней?

— Больше.

— Несколько недель?

Джо-Джо на секунду задумывается.

— Не знаю.

— Ладно, — говорю я. — Значит, скорее всего, несколько недель. Тебе кто-нибудь говорил, кто ты?

— Мама говорит, что я — воображаемый друг Алексис. Ей она об этом не говорит, она сказала папе.

Я улыбаюсь. Большинство воображаемых друзей считают, что родители того, кто их придумал, их родители тоже.

— Хорошо, — говорю я, — значит, ты знаешь. Ты — воображаемый друг. Тебя могут видеть только Алексис и другие воображаемые друзья.

— Такие, как ты?

— Да.

Джо-Джо придвигается поближе ко мне и спрашивает:

— Это значит, что мы ненастоящие?

— Нет, — говорю я. — Мы настоящие, просто мы другие. Взрослые этого не понимают, потому считают, что мы воображаемые.

— А почему ты умеешь проходить сквозь ограждение, а я — нет?

— Мы умеем делать то, чем нас наделило воображение наших друзей. Мой друг думает, что я выгляжу вот так и что умею проходить сквозь двери. Алексис представляет, что у тебя желтая кожа и ты не можешь проходить сквозь двери.