Янн Мартел - Жизнь Пи

– Слушай, а вот мне любопытно… скажи, ты убивал когда-нибудь человека?

Сам-то я думал, что едва ли. Людоеды среди животных – такая же редкость, как убийцы среди людей, а Ричарда Паркера отловили еще тигренком. Но как знать, не случалось ли его матери сцапать человека, пока ее саму не сцапал Водохлеб?

– Ну и вопрос, – возмутился Ричард Паркер.

– А что такого? Резонный вопрос.

– Да ну?

– Конечно.

– Интересно, почему это?

– Ну, такая уж у тебя репутация.

– Да ну?

– А ты что, не знал?

– Нет.

– Ну, раз ты сам не видишь, скажу тебе прямо: да, именно такая у тебя репутация. Так что? Случалось тебе людей убивать?

Молчание.

– Ну же? Скажи правду.

– Да.

– О-о-о! Прямо мороз по коже. И скольких ты?…

– Двоих.

– Ты убил двух человек?

– Мужчину и женщину.

– Сразу?

– Нет. Сначала мужчину, потом женщину.

– Чудовище! Ну и весело небось тебе было. Небось позабавился, слушая их вопли.

– Ничего подобного.

– Ну, и как они тебе?

– Как они мне!

– Да не будь же ты таким тупым. Пришлись они тебе по вкусу?

– Нет.

– Так я и думал. Говорят, животному надо время, чтобы к этому пристраститься. Так зачем же ты их убил?

– Нужда заставила.

– Вот они каковы, нужды чудовища. Хоть раскаиваешься?

– Все было просто: или они, или я.

– Вот они, нужды чудовища во всей своей аморальной простоте. Но хоть теперь-то ты раскаиваешься?

– Я это сделал под влиянием момента. Это была случайность.

– Инстинкт, вот как это называется. Инстинкт. Но все-таки, ты ответь мне: теперь ты раскаиваешься?

– Я об этом не думаю.

– Ну вот, животное, как оно есть. По определению. В этом весь ты.

– А ты кто?

– Я – человек, да будет тебе известно.

– Надо же, сколько спеси.

– Это просто факт.

– Значит ты бросил первый камень?

– А ты когда-нибудь пробовал утхаппам?

– Нет. Но ты расскажи. Что это – утхаппам?

– О, это такая вкусная штука!

– Звучит превосходно. Расскажи еще.

– Утхаппам обычно делают из обрезков теста, но редко когда остатки кулинарной роскоши оставляют по себе такие роскошные воспоминания, как…

– Так и чувствую его вкус!

Должно быть, я спал. Вернее, бредил в предсмертном забытье.

Но что-то меня беспокоило. Что именно? Я и сам не понимал. Но умереть спокойно оно не давало.

Ага. Все ясно. Я сообразил, в чем загвоздка.

– Эй!

– А? – слабо откликнулся Ричард Паркер.

– Почему у тебя акцент?

– Какой еще акцент? Это у тебя акцент.

– Ничего подобного. Ты произносишь the как «зе».

– Я зе произношу как «зе», как и положено. А ты мямлишь, будто у тебя полон рот теплых камешков. У тебя индийский акцент!

– А ты будто не английским языком говоришь, а дрова пилой пилишь. У тебя французский акцент!

Это уже ни в какие ворота не лезло. Ричард Паркер родился в Бангладеш, а вырос в Тамилнаде. Откуда же он набрался французского акцента? Ну ладно, допустим, Пондишери был когда-то столицей французской колонии. Но никто не заставит меня поверить, что звери из нашего зоопарка были завсегдатаями «Альянс-Франсез» на Рю-Дюма.

Вот так загадка. В голове опять все смешалось, и я провалился в какой-то туман.

Я очнулся, как от толчка. Тут кто-то есть! Этот голос, звучавший у меня в ушах, – вовсе не ветер со странным акцентом и не зверь, обретший дар речи. Это был кто-то еще! Сердце отчаянно заколотилось, из последних сил стараясь разогнать кровь по истощенному телу. А сознание из последних сил попыталось проясниться.

– Наверно, просто эхо… – донеслось до меня едва слышно.

– Погоди! Я здесь! – выкрикнул я.

– Надо же, эхо в открытом море…

– Нет! Это я! – Да когда же это кончится?!

– Друг мой!

– Я умираю…

– Постой, не уходи!

Я уже почти ничего не мог расслышать.

Я завопил.

Он тоже завопил.

Это было уже чересчур. Впору и в самом деле спятить.

И тут меня снова осенило.

– МЕНЯ ЗОВУТ, – проорал я в лицо стихиям на последнем дыхании, – ПИСИН МОЛИТОР ПАТЕЛЬ. – Уж имя-то эху нипочем не придумать. – Слышишь меня? Я – Писин Молитор Патель, всем известный попросту как Пи Патель.

– Что?! Тут кто-то есть?

– Да! Кто-то есть!

– Что?! Не может быть! Умоляю, дай мне поесть! Хоть чего-нибудь! У меня вся еда вышла. Я уже который день голодаю. Не могу больше. Поделись со мной, хоть кусочком! Умоляю!

– Но у меня тоже ничего нет, – растерялся я. – Я и сам уже давно не ел. Я-то надеялся, у тебя что-нибудь найдется. А вода у тебя есть? А то у меня уже кончается.

– Нету. Так у тебя совсем еды нет? Ни кусочка?

– Нет, ничего.

Наступила тишина – гнетущая тишина.

– Где ты? – спросил я.

– Я здесь, – устало откликнулся он.

– Где это – здесь? Я тебя не вижу.

– Почему?

– Я ослеп.

– Что?! – воскликнул он.

– Я ослеп. Только тьма перед глазами. Сколько ни моргай. Вот уже два дня, если судить по смене жары и холода. Только так и отличаю день от ночи.

Душераздирающие рыдания донеслись до меня.

– В чем дело? Что случилось, друг мой? – спросил я. Но он только разрыдался еще горше.

– Ответь же! В чем дело? Ну да, я ослеп, и у нас нет ни еды, ни воды, но зато теперь у тебя есть я, а у меня – ты. А это уже немало. Это настоящее сокровище. Так отчего же ты плачешь, дорогой мой брат?

– Я тоже ослеп.

– Что?!

– Тоже ничего не вижу. Сколько ни моргай, как ты говоришь.

И он опять расплакался. А я просто онемел. Надо же – встретить посреди Тихого океана еще одного слепца в спасательной шлюпке!

– Но отчего же ты ослеп? – выдавил я наконец.

– Наверное, оттого же, отчего и ты. Антисанитарные условия плюс крайняя степень истощения.

Тут мы оба не выдержали. Он снова разразился рыданиями, а я принялся всхлипывать. Это уже чересчур, честное слово.

– А я знаю одну историю, – сказал я чуть погодя.

– Историю?

– Ага.

– На что мне сдалась твоя история? Я есть хочу.

– Это история про еду.

– Словами сыт не будешь.

– Ищи еду везде, где она водится.

– А вот это мысль.

И вновь тишина. Голодное молчание.

– Где ты? – спросил он.

– Здесь. А ты?

– Здесь.

До меня донесся всплеск – весло погрузилось в воду. Я дотянулся до одного из весел, спасенных с развалившегося плота. До чего же тяжелое! Я нашарил ощупью ближайшую уключину. С горем пополам вставил весло. Налег на рукоятку. Сил не было. Но я все-таки греб – старался как мог.

– Ну, давай свою историю, – пропыхтел он.

– Жил да был на свете банан. Рос он себе на ветке, рос и рос, и вырос большой-пребольшой, крепкий, желтый и душистый. Тогда он упал на землю, а кто-то нашел его и съел.

Он даже грести перестал:

– Замечательная история!

– Спасибо.

– Прямо плакать хочется.

– Погоди, это еще не все, – спохватился я.

– Что еще?.

– Банан упал на землю, а кто-то нашел его и съел. И этому человеку стало гораздо лучше.