Герман Кох - Ужин

После того как метрдотель описал экологическую ситуацию на ферме, где обитала корова, из которой приготовили турнедо для Сержа, он объявил, что вернется попозже, чтобы сделать пояснения к блюдам наших дам. И тут я, показывая на гроздь, спросил:

— Это смородина?

Серж уже воткнул вилку в турнедо. Он собирался отрезать от него кусок, его правая рука с остро заточенным ножом взметнулась над тарелкой. Метрдотель уже отвернулся от нашего столика, но мгновенно повернулся обратно. Пока мизинец приближался к грозди, я наблюдал за лицом Сержа.

Оно выражало крайнее нетерпение. Нетерпение и раздражение по поводу очередной задержки. Он не видел проблемы в том, чтобы приняться за свой бифштекс без Бабетты и Клэр, но наличие чужой руки вблизи наших тарелок приводило его в замешательство.

— Что на тебя нашло? — спросил он, когда метрдотель наконец удалился и мы снова остались вдвоем. — С каких это пор ты стал интересоваться ягодами?

Он отрезал внушительный ломоть мяса и отправил его в рот. Не прошло и десяти секунд, как ломоть был проглочен, после чего Серж на некоторое время уставился перед собой, будто ожидая, пока мясо достигнет желудка.

Я поднялся.

— Что опять? — спросил Серж.

— Пойду посмотрю, куда они подевались, — ответил я.

Сначала я решил поискать их в дамском туалете. Осторожно, чтобы никого не напугать, я приоткрыл дверь.

— Клэр?

Помещение было точной копией мужского туалета, не считая отсутствия писсуара вдоль стены. Нержавеющая сталь, гранит и фортепьянная музыка. Единственное отличие составляла ваза с белыми нарциссами между раковинами. Мне вспомнился владелец ресторана и его белая водолазка.

— Бабетта?

Произнесенное вслух имя моей невестки было всего лишь формальностью, оправданием моего появления в дверном проеме женского туалета на случай, если в кабинках действительно кто-то есть.

Минуя гардероб и девушек за пюпитром, я направился к выходу. На улице было приятно тепло, между макушками деревьев висела полная луна, пахло травами, навевающими смутные воспоминания о средиземноморских ароматах. Чуть поодаль, там, где кончался парк, мелькали огни проезжающих мимо машин и трамваев. А еще дальше, за кустами, светились окна кафе, где в этот самый момент обыкновенные люди довольствовались ребрышками.

Я дошел до конца гравийной дорожки с электрическими факелами и свернул влево, на тропинку, огибающую ресторан. Справа через канаву был перекинут мостик, ведущий в кафе, слева находился прямоугольный пруд. Вдали, там, где пруд растворялся в сумерках, я заметил что-то напоминавшее стену, но при ближайшем рассмотрении оказавшееся живой изгородью в человеческий рост.

Я снова взял влево и прогулялся вдоль пруда; свет из ресторанных окон плескался в темной воде, отсюда открывался вид на обеденный зал. Я прошел еще немного и остановился.

Разделяющее нас расстояние составляло не более десяти метров, однако я мог видеть своего брата за нашим столиком, а он меня нет. Сам я, в ожидании горячего, не раз посматривал в окно, но с наступлением сумерек разглядеть удавалось немного; зато в окне отражался почти весь ресторан. Если бы Серж прижался лицом к стеклу, он заметил бы просто чей-то черный силуэт на другой стороне пруда.

Я огляделся, но никаких следов Клэр и Бабетты не обнаружил. Судя по всему, парк был пуст. Мой брат тем временем положил на тарелку нож и вилку и вытер рот салфеткой. Самой тарелки отсюда видно не было, но бьюсь об заклад, она была пуста: брат утолил свой голод. Серж поднес бокал к губам и сделал глоток. В этот момент бородач с дочерью встали из-за стола. По дороге к выходу они притормозили рядом с Сержем: бородач протянул руку, дочь улыбнулась, а Серж поднял бокал на прощание.

Несомненно, они хотели еще раз поблагодарить Сержа за фотосессию; Серж вел себя с ними крайне обходительно, мгновенно войдя в образ известного всей стране политика, политика, всегда остающегося самим собой, обыкновенного человека, как ты и я, с которым везде можно переброситься словечком, потому что манией величия он не страдает.

Наверно, я был единственным, кто заметил складку раздражения между бровями брата в тот момент, как бородач обратился к нему:

— Простите, пожалуйста, но ваш… ваш… этот господин заверил меня, что вам не составит труда…

Через секунду складка разгладилась, после чего Серж Ломан предстал перед нами кандидатом, за которого каждый готов отдать свой голос, будущим премьер-министром, чувствующим себя совершенно свободно среди обычных людей.

— Конечно, конечно! — живо отозвался он, когда бородач замахал фотоаппаратом и указал на свою дочь.

— Как вас зовут? — спросил Серж у дочери.

Она не отличалась ослепительной красотой и не принадлежала к тому типу женщин, при виде которых у моего брата загорались глаза и распушался хвост, как, например, перед неловкой официанткой, похожей на Скарлетт Йоханссон. Но у нее было милое лицо, точнее, умное лицо, поправил я сам себя, даже слишком умное, чтобы захотеть фотографироваться с моим братом.

— Наоми, — ответила она.

— Присядьте-ка рядом, Наоми, — сказал Серж, и, когда девушка села на свободный стул, он обнял ее за плечи.

Бородач отступил на несколько шагов назад.

— Еще разок, — сказал он после того, как сработала вспышка, и повторно щелкнул кнопкой.

Фотосъемка вызвала переполох в обеденном зале, хотя гости за соседними столиками усердно изображали, что никакой фотосъемки нет. Однако, как и в момент прихода Сержа в ресторан, они, делая вид, будто ничего не происходит, как раз этим и подчеркивали — еще как происходит! Их поведение можно было сравнить с аварией, мимо которой ты проезжаешь не останавливаясь, потому что не выносишь вида крови, или нет, возьмем что-нибудь помельче: сбитое животное на обочине дороги, замеченное тобою уже издалека, — по мере приближения к нему ты упорно отводишь от него взгляд. Тебя не прельщает вид крови и наполовину вывалившихся кишок. Поэтому ты смотришь в другую сторону, на небо, на цветущий куст в поле — на что угодно, только не на обочину дороги.

Серж держался весьма раскованно: обняв девушку за плечи, он привлек ее к себе, так что их головы почти касались друг друга. Фотография, безусловно, получилась эффектная, лучшего снимка девушка и пожелать не могла. Но мне подумалось, что Серж не был бы таким душкой, окажись на месте Наоми Скарлетт Йоханссон (или похожая на нее официантка).

— Бесконечно вам благодарны, — расшаркивался бородач. — Больше не отнимем у вас ни минуты. Вы же здесь в частном порядке.

Наоми не проронила ни слова; она отодвинула стул и встала рядом с отцом.

Уходить, однако, они не торопились.