Ирина Волчок - Домработница царя Давида

Ну вот, опять она размечталась. Сколько раз говорила себе: нельзя мечтать о слишком многом. Хотя, с другой стороны, она ведь мечтала найти хоть какое-нибудь жильё — и вот вам, пожалуйста! Причём, о таком жилье она не только не мечтала, но даже не знала, что такое жильё бывает. То есть знала, но теоретически. Примерно как о космосе: знаешь, что он где-то есть, но никогда не увидишь своими глазами. Тем более — уж наверняка никогда там не окажешься. И вдруг — вот он, космос! То есть жильё. Совершенно невозможно поверить. Особенно если учесть условия договора. Нет, обязанностей довольно много, тем более что фронт работ — как это назвала дама Маргарита — такой… обширный. Но обязанности обыкновенные, знакомые, привычные. Может быть, Давид Васильевич не такой страшный неряха, как… как некоторые. Тогда поддерживать порядок на всех этих квадратных — а заодно и кубических — метрах будет не так уж и трудно. А готовить для одного старого человека — это вообще пустяк… То есть для двух. В договоре чёрным по белому написано, что при условии постоянного проживания по месту работы она не только получает зарплату, но и обеспечивается питанием, необходимыми личными вещами и оплатой медицинской помощи. Получается, что она будет бесплатно жить в этих хоромах — то есть в одной из комнат этих хором, — на всём готовом, а если вдруг заболеет, так хозяин ещё и за аспирин собственными деньгами заплатит. А за это за всё ей нужно всего-то готовить, поддерживать порядок и стирать шторы. То есть пылесосить. Разве так бывает? Дай бог здоровья даме Маргарите. Всё-таки это очень хорошо, что во всём городе нет ни одного агентства, которое занимается подбором обслуживающего персонала. Вряд ли Аня получила бы такую работу через специальное агентство. Наверняка там выбрали бы профессионального повара или медсестру с опытом ухода за пожилыми людьми в инвалидном кресле. Какую-нибудь женщину средних лет, с первого взгляда внушающую безоговорочное доверие к её деловым и человеческим качествам. И с пачкой солидных рекомендаций на всякий случай. И без всяких признаков патологии сосудистой системы. Не говоря уж о безукоризненном знании всех до одного правил межличностного общения. Вот интересно, почему дама Маргарита всё-таки выбрала её, Аню, а не кого-нибудь из тех четырёх, которые приходили раньше? Те четыре ведь были и с опытом работы, и с рекомендациями, а даме Маргарите почему-то больше всех понравилась Аня, и без опыта, и без рекомендаций…

Понравилась! Вот именно — понравилась сама по себе, несмотря на отсутствие опыта работы и присутствие патологии сосудистой системы и признаков нарушения мозгового кровообращения. Не говоря уж об очевидной дремучести в тонкой науке межличностного общения. Прекрасная дама Маргарита была, безусловно, умна, она не могла не видеть все вопиющие Анины недостатки, но, тем не менее, Аня ей понравилась. Вместе со всеми своими вопиющими недостатками. Примерно так же, как нравилась маме, бабушке и Алине. Может быть, дама Маргарита даже и не считает Анины недостатки недостатками, как не считают мама, бабушка и Алина.

От этой мысли Аня почувствовала прилив радостной гордости. Горделивой радости. Выходит, она может нравиться не только самым родным людям. Родные люди — это понятно, куда им деваться, они просто законом природы вынуждены любить её такой, какая она есть, при этом совершенно искренне не замечая никаких недостатков. А чужих людей никакие законы природы не вынуждают делать ничего такого. Стало быть, либо дама Маргарита, которой Аня понравилась настолько, что та выбрала именно её из самых достойных кандидатов с опытом работы, рекомендациями и т. д. — в общем, либо дама Маргарита совсем даже не чужой человек, либо в Ане не так уж много недостатков, как считают некоторые. Логично? Логично.

Воспоминание о некоторых и о том, что они считают, чуть не угробило её радостной гордости. И правда — чего это она опять размечталась? Кто сказал, что она действительно понравилась даме Маргарите? Тем более — без всяких на то оснований. Если не считать основанием её отказ от предложения юридического Изи…

Вот интересно, что бы сказал Вадик, если бы узнал, что она отказалась от таких денег? Много чего сказал бы, наверное. Наверное, говорил бы долго и громко. Орал бы, как резаный. А потом вызвал бы «скорую» и помогал бы санитарам напяливать на Аню смирительную рубашку. Он уже два раза говорил о «скорой» и о смирительной рубашке. Это на самом деле было очень страшно. Вадик когда-то серьёзно интересовался возможностью упечь родственников в психушку. И не считал нужным скрывать, что такие возможности у него есть. Как хорошо, что она больше никогда не услышит упоминаний «скорой» и смирительной рубашки. И вообще больше его не услышит. Спасибо даме Маргарите. Надо сделать всё, чтобы оправдать её доверие и не обмануть ожиданий.

И ещё не хотелось обманывать ожидания её подшефных бомжей. Вчера она им ничего не приносила, а ведь они наверняка ждали. Сегодня обязательно надо с ними встретиться. И не только для того, чтобы оставшийся почти не тронутым обед отдать, но и договориться о новом месте встреч. В тот двор ей теперь ездить далеко, а в этот двор их никто не пустит. Надо искать нейтральную территорию поблизости.

И к Алине в больницу съездить надо. Хотя Алина вряд ли её ждёт. Сейчас она никого не ждёт, ни о ком не вспоминает и вообще вряд ли о чём-нибудь думает. Сейчас она, наверное, опять наяву слышит голоса, а после уколов долго спит без сновидений. Потом тяжело просыпается, безразлично ждёт обхода. Вежливо, но уклончиво отвечает на вопросы врачей, смотрит в пол, потому что ей стыдно говорить неправду, а правду — тем более стыдно, она знает свой диагноз, знает, что не сказанная ею правда может продлить её пребывание в больнице, а ей там плохо. Но она терпит, потому что, нисколько не надеясь на выздоровление, всё-таки верит, что так надо — хотя бы затем, чтобы родные и близкие не видели её в такие моменты. И чтобы, не дай бог, вреда нечаянно никому не причинить. Аня не верила, что Алина способна причинить кому-нибудь хоть какой-нибудь вред. Даже в такие моменты, даже нечаянно. Но врачи говорили: «Лучше бы полежать. От греха». И Алина говорила: «Не тревожься, ангел мой. Лучше я полежу. Бережёного бог бережёт». Она всё понимала, Алина. При таких заболеваниях интеллект сохраняется. Она всё понимала, поэтому после тяжёлого сна без сновидений и уклончивых ответов врачам во время обхода, стараясь не отвечать голосам, звучавшим у неё в голове, молча собиралась и выходила в больничный парк, пряталась в самом укромном его уголке и уже там разговаривала с голосами. Записывала что-то в общей тетради. Врачам говорила, что записывает стихи. Но после выхода из больницы все исписанные листы из тетради вырывала и уничтожала. Стихи, которые писала в перерывах между больницами, тоже иногда уничтожала. Её непризнанные гении кричала: «Зачем?! Что ты наделала! Это было прекрасно!» Алина соглашалась: «Да, мне тоже нравится. Только, оказывается, это Марина Цветаева написала. Намного раньше меня». И улыбалась вроде бы насмешливо, но не без сожаления. В такие моменты Аня вспоминала местного классика, члена союза писателей и заместителя редактора областной газеты, пару лет назад издавшего на деньги из областного бюджета свою пятую книгу. Пятая книга местного классика точно повторяла выдержки из разных произведений Бунина, больше всего — «Тёмные аллеи». Ане было легко вычитывать рукопись, потому что местный классик очень старательно переписал Бунина, даже ни одной запятой не пропустил, хотя обычно его газетные статьи вгоняли корректоров в ступор полным отсутствием всяких знаков препинания. Говорят, один из братьев по перу всё-таки спросил его о причинах столь разительного сходства с Буниным. Классик важно и снисходительно объяснил, что всё в мире исходит от высших сил, а творцы — только проводники идей этих высших сил. Когда-то высшие силы выбрали проводником своих идей Бунина, теперь вот — его, местного классика. Можно сказать, просто продиктовали ему книгу. Высшим силам виднее, что диктовать. Местный классик считался совершенно нормальным. Но если бы его даже и решили в конце концов подлечить — Аня бы всё равно ничего ему в больницу не принесла. Наверное, Вадик прав: она действительно жестокосердная.