Штефан Хейм - Хроники царя Давида

Да восхвалится имя ГОспода БОга нашего, дарующего одному мудрость, другому — богатство, третьему — воинские доблести.

Мне, Эфану, сыну Гошайи, из города Эзраха, велено было явиться сегодня ко двору царя Соломона. Царские писцы Элихореф и Ахия, сыновья Сивы, проводили меня к нему; и я увидел там дееписателя Иосафата, сына Ахилуда, священника Садока, пророка Нафана и Ванею, сына Иодая, повелевающего войском.

Я пал царю в ноги, а он приказал мне подняться. И так случилось, что видел я царя Соломона так же, как один человек видит другого, лицом к лицу; и хотя сидел он на своем троне меж херувимов, показался он мне меньшего, чем я себе представлял, роста, меньшего даже, чем почивший отец его, царь Давид; кожа его имела желтоватый оттенок. Царь смерил меня пристальным, пытливым взглядом и спросил:

— Значит, ты и есть Эфан, сын Гошайи, из Эзраха?

— Да, это я, мой царь. И ваш слуга.

— От Дана до Вирсавии идет молва, что во всем Израиле нет тебя мудрее?

— Кто посмеет возомнить себя более умным, чем мудрейший из царей Соломон? — возразил я.

Искривив узкие губы в досадливой усмешке, царь молвил:

— Я расскажу тебе, Эфан, сон, который видел этой ночью после того, как в Гаваоне принес жертву и жег ладан. — И, обращаясь к дееписателю Иосафату, сыну Ахилуда, и писцам Элихорефу и Ахие, сыновьям Сивы, добавил: — Слушайте и вы, ибо сон этот должен войти в анналы.

И братья Элихореф и Ахия достали из одежд свои стило и вощеные дощечки и принялись внимать словам царя, дабы все их записать. Вот каким был сон царя Соломона:

— В Гаваоне ночью явился мне БОг, и молвил Яхве: «Проси, что дать тебе». И я отвечал: «Ты проявил к отцу моему Давиду, рабу твоему, величайшее милосердие; и за то, что служил он тебе верой и правдой, за его справедливость и честное сердце ты явил ему свою милость и даровал сына, который смог бы воссесть на его троне, что он теперь и делает».

Царь, который поглаживал носы херувимов, отстранился от них и вытянул вперед ноги в красных сандалиях из мягчайшей козьей кожи.

— И вот, ГОсподи, — говорил я Яхве, — ты поставил меня, раба твоего, царем на месте отца моего; я же молод и неопытен, не ведаю ни как зайти, ни как выйти. И должен твой раб править избранным народом, народом столь великим, что никто не может ни сосчитать его, ни описать.

Царь выпрямился; луч солнца из окна упал на вышитую золотом шапочку, венчавшую уже начавшую лысеть голову.

— Дай же рабу твоему, ГОсподи, — продолжал я, — всепонимающее сердце, дабы мог он направить твой народ и различать, что есть добро, а что зло. Ибо кто способен направлять великий твой народ? И БОг отвечал мне: «Коль ты просишь об этом, а не о долгой жизни, не о богатстве, не о погибели врагов твоих, я сделаю тебя самым мудрым из людей, так что подобного тебе не было до тебя, не будет и после тебя».

Царь поднялся, бросил испытующий взгляд на своих министров и убедился, что лица их выражают серьезность и преданность. Удовлетворенно он закончил:

— «Я дам тебе и то, — сказал Яхве, — чего ты не просил, — я дам тебе богатство и славу, и не будет на земле царя богаче и славнее тебя. А если будешь ты идти моим путем, как шел отец твой Давид, и придерживаться моих законов и заповедей, я дарую тебе и долгую жизнь».

Тут священник Садок и пророк Нафан восторженно захлопали в ладоши, в то время как писцы Элихореф и Ахия, сыновья Сивы, вытаращили от удивления глаза. А дееписатель Иосафат, сын Ахилуда, воскликнул, что еще никогда в жизни не слышал он о столь замечательном и благородном сне, способном затронуть сердца и умы. А Ванея, сын Иодая, напротив, застыл в молчании, а его скулы подрагивали, словно в горле застрял комок. Царь Соломон сошел с трона, подошел ко мне, положил мне на плечо свою короткую, пухлую руку и спросил:

— Ну, а что скажешь ты?

Я отвечал, что царский сон был своего рода истинным сокровищем необычайной красоты, богатым поэтическими выражениями и мыслями, и доказательством глубокого чувства, которое царь питает к ГОсподу нашему Яхве, его неисповедимым целям и намерениям.

— Это говорит поэт, — усмехнулся царь. — А что скажет историк? Я слышал от моих чиновников в Эзрахе, что ты трудишься над историей народа израильского.

— Вещий сон, о мудрейший из царей, — склонился я в глубоком поклоне, — может сыграть в истории такую же значительную роль, как и потоп, или войско, или проклятье ГОсподне, особенно если этот сон так блестяще рассказан, да еще и записан.

Царь слегка растерянно посмотрел на меня, затем его губы растянулись в широкой улыбке:

— Я видел шпагоглотателей и пожирателей огня, — сказал он, — но никогда еще не встречал человека, который столь искусно танцевал бы на лезвии ножа. А что думаешь ты, Ванея, сын Иодая?

— Слова, — проворчал Ванея. — Каких только слов не доводилось мне слышать в годы отца вашего, царя Давида, — толковых и набожных, молящих, угрожающих, хвастливых и льстивых… Только где теперь те, что их произносили?

Лицо царя Соломона омрачилось. Возможно, вспомнил он о судьбе брата своего Амнона, или брата своего Авессалома, или воина Урии, первого супруга своей матери, или многих других, к уходу из жизни которых был причастен Ванея, сын Иодая.

Дееписатель же Иосафат, сын Ахилуда, заметил, что меня призвали пред возвышенный лик царя именно из-за моего известного искусства владеть словом, а пророк Нафан добавил, что одного кормит меч, а другого — слово; так ГОсподь наш Яхве в безграничной своей мудрости сотворил не один вид, а множество видов зверей, рыб и птиц, ползучих гадов, диких лесных хищников и кроткую овцу, а над всеми ними поставил льва, в равной степени сильного и мудрого. Тут он поклонился царю Соломону, а священник Садок, в свою очередь, изрек, что именно змий стал тем, кто указал человеку дорогу в ад и что поэтому следует опасаться вкрадчивых, сладких речей. Из всего этого я сделал вывод, что меж могущественных мужей в окружении царя Соломона имеются некоторые разногласия и что чужаку следует соблюдать тут крайнюю осторожность.

А царь Соломон вернулся к своему трону и сел меж херувимов. Поглаживая их носы, он обратился ко мне со следующими словами: