Уилл Селф - Кок'н'булл

С тех пор как они поженились, Кэрол, находясь в пределах досягаемости, брала на себя полную ответственность за основные деяния Дэна. Он отрекся от своих прав и даже не заметил этого. Кэрол вовсе не была доверенным сатрапом императрицы Бурфордской, она ведь даже не имела доступа к заветной кредитке. Ей достаточно было просто присутствовать… и, поскольку она хотела, чтобы Дэн выпил пива, что ж…

— Ну, да… я бы выпил бутылочку… но что я скажу в группе св. Симона? Что я скажу Дэйву 2? Они… они… верят в меня.

— Да, но я тоже верю в тебя, Дэн, и думаю, что одна-единственная бутылочка время от времени никому не повредит. К тому же они все время твердят, что отказаться от алкоголя можно только на день, а делать это нужно ежедневно. Но сегодня у нас с тобой особая годовщина, — после слова «особая» Кэрол сделала кокетливую паузу, — так, может, в этот день ты не станешь отказываться?

Вы видите, с какой легкостью она до основания [ИЗ] разрушила идеологический сад камней, возведенный Дэйвом 2 в небольшом, надо заметить, палисаднике Дэновского интеллекта! Это наглядно демонстрирует изменчивость и бесконечную податливость человеческого духа. Конечно же, помогла и соль, поддержавшая жажду, которую Дэн нагулял, пиная шары с Барри, помогла и шпанская мушка, которая уже начинала раздувать угольки в тощей промежности Дэна.

Кэрол плюхнула перед Дэном банку пива Lamot. Она была холодная как лед и покрыта пленочкой морозного конденсата. Кэрол достала баночку и для себя. Они выпили по банке, а потом еще по две.

Переместившись в гостиную, Дэн поставил свой реквием: Dire Straits. Они станцевали медленный танец, после чего с энтузиазмом набросились на остатки собранной Кэрол эклектичной коллекции. Дэн выпил бутылку Gulder, а потом две или три Pills. Он уже напился. Кэрол не забывала о своей роли и осторожно вела их обоих к цели. Две трети каждой бутылки она выливала в горшок с юккой. Она знала, что Дэн может выпить еще бутылок пять-шесть, пока полностью не вырубится, однако возбуждающее средство могло внести свои коррективы…

По мере того как Дэн напивался, им овладевало сладковатое чувство вины непонятно перед кем, он делался слезлив и сентиментален. Уже поддатый, он оросил плечо Кэрол слезами благодарности и жалости к себе. Она откупорила синюю бутылку густого сладковатого пива, сваренного крошечным, закрытым для непосвященных валлонским орденом. Дэн заглотнул ее молниеносно. Шпанская мушка поддерживала его в вертикальном положении. Хмельной туман пробило изумление, когда он почувствовал, как тоненький хуек его вытянулся и даже замахивается на продолжение банкета. Дэн удивился бы еще больше, если бы знал, что Кэрол чувствовала то же самое.

Из тумбы под аппаратуру, которую смастерил Дэн, неслось A Whiter Shade of Pale , скворец и попугай поглядывали из своих клеток. Кэрол оголила белое плечико из-под черного платьица. Дэн тут же обслюнявил его, но она сдержалась, и ее даже не передернуло. Рука потянулась к соску, неприятно ущипнула мертвенно-бледный ореол и стала сползать к промежности. Какое счастье, что она заткнула пенис в промежность. Пусть даже в таком положении упругий изгиб выпирал за пределы влагалища на полдюйма; растревоженные зельем, но заторможенные на периферии чувства Дэна не сообщили бы ему ничего необычного. Так и вышло: он прошлепал по ней руками, похожими на рыбу, задыхающуюся в поисках недостающей влаги, жидкости, в которой можно дышать.

Он запыхтел ей в ухо, и дыхание его было таким тяжелым и пенистым, что Кэрол представилось, как через ушную раковину к ней в мозг просачиваются толпы микроорганизмов. Она осталась довольна, когда его пальцы снова поползли вниз и принялись цепляться за бедра и ягодицы, как будто Дэн с трудом распаковывал целлофановую обертку какого-то крупного предмета.

Однако не стоит забывать… что распустила руки и Кэрол. Наманикюренными пальчиками она искала на теле Дэна точки силы и роднички чувственности. Они порхали по узким бокам, прихватывали за тощие бедра, мальчишечьи булочки и снова возвращались к лицу, все еще покрытому юношеским пушком. Кэрол толком не обдумывала, что должно произойти, она просто безвольно следовала инстинкту, но руки-то знали. Как хищники на охоте, они бродили, нарезали круги, замирали в засаде за грудной клеткой или тазовой костью и снова выскакивали, чтобы рыскать по двуполой стране. Руки Кэрол чувствовали покорность, податливую природу Дэновского тела. Добравшись до армированного воротничка, она, наконец, прогнусавила: «Пойдем наверх».

Проходя мимо низкого кофейного столика, который Кэрол задвинула под узкую ступеньку, Дэн протянул руку и стащил пластиковую упаковку с четырьмя знакомыми красно-желтыми цилиндрами, чтобы в последний раз испить пива Lamot.

В спальне она стала крутить пируэты. Платье полностью слетело с ее узких плеч, а она все крутилась и грубыми резкими движениями терла груди, бедра и лобок так, как она хотела, чтоб ее ласкали. Это было единственное, что она могла сделать, дабы пригнуть свой член, готовый вздыматься, как знамя, во славу ее неожиданной победы и обретенного суверенитета. Эдак она возбудилась.

Она пропустила меж ног обитый материей угол ночного столика и прижала промежность к акриловой поверхности радиобудильника. Она сидела зажатая, трепещущая, внутри нее бушевали цунами возбуждения — набирающий силу прибой и сокрушительная отбойная волна, — и смотрела, как Дэн, стреноженный собственными портками, шатался, вместо того чтобы раздеваться, и в итоге рухнул набок, треснувшись башкой о дощатые жалюзи стенного шкафа.

При виде его ребристого тельца, сложенного возле ребристой дверцы Кэрол обуяло странное чувство нежности и еще более странная жажда обладать им. Она вскочила и подняла его за плечи, подняла как ребенка, и бросила на кровать, как был, с ногами, спутанными одеждой.

Незнакомое доселе возбуждение, шок, который он испытал, звонко треснувшись выпуклым затылком о стену, все это счастливо уберегло Дэна от ощущения зловещей силы, с которой был совершен этот бросок. Так всплыли все просмотренные Кэрол по Миру Спорта бои и бессознательно усвоенные бойцовские приемы.

Теперь Кэрол не теряла времени попусту. Она проворно стащила с Дэна туфли на липучках, хэбэшные штаны, облегающие трусы, он даже «мама» не успел сказать. Хотя на тот момент Дэн едва ли был способен говорить. Глаза его чуть ли не вылезли из орбит, и непонятно было, на кого он смотрит: на Кэрол или, может, на свою мать? Голова свалилась набок, в поникших уголках слабого рта пузырились слюни и Lamot.

Дэн едва заметил, как она возбудила его, но, когда она вошла в него, этого он не заметить не мог. Такой большой, горячий и твердый был у нее прибор. А его анус, хоть и подсмазанный слегка, все еще был зажат подавленным подсознанием и закупорен непрекращающимися в течение долгих лет занятиями по самоудовлетворению в туалете. Она надавила и проткнула его сфинктер, порвав один из мышечных сегментов.