Борис Гайдук - Террин из зайца

Но почему так? Почему главный выбор всей жизни приходится делать над тарелками с недоеденной пищей? При чем здесь террин и салат? Зачем я выкладывал эти несчастные сыры? Как глупо!

Я понимаю, что ответ требуется немедленно. Иду я с ними взрывать или не иду? Да или нет? Но куда? Как? Что?

Сколько раз я мечтал взорвать все это! К чертовой матери, в тартарары! В кровь и песок! Чтобы искры до неба и все сначала! Спалить всю эту мерзость, ложь и пошлость! И все сначала!

Но что-то меня останавливает.

Что?

Я боюсь? Нет. Уже много лет я готов умереть в любой день.

Я боюсь за своих близких? Пожалуй, да. Мне свойственно заботиться о близких. Без меня им будет плохо. А что станет с ними при взрывах, которые задумала эта парочка, вообще неизвестно.

Я боюсь за свою репутацию? На это мне решительно наплевать. Вне зависимости от того, придется что-нибудь взрывать или нет.

Я не умею? Я никогда ничего не взрывал? Не важно. Нужно только решиться, а научат очень быстро.

Мне жалко всего этого? А вот и да. Жалко эту несчастную итальянскую кухню и подвал, полный пыльного алкоголя и ненайденных скелетов. Судите сами: многие поколения людей собирали немыслимую коллекцию вин, и взорвать их куда проще, чем собрать и заложить на хранение. То, что сделать трудно, всегда важнее того, что сделать просто. Построить, например, труднее, чем сломать. Вырастить вишневый сад труднее, чем его вырубить.

Хорошо.

Чего еще мне жалко? Наверное, половины пройденной жизни. Далеко не все в ней мне хотелось бы взорвать. Даже если отставить в сторону те немногие вещи, которые я считаю для себя по-настоящему серьезными, есть огромное количество всякого милого барахла, вещественного, умственного и чувственного, которое взрывать тоже жалко, как жалко выбросить ненужную, но долго служившую и ставшую привычной вещь.

Но ведь и взорвать!

Взорвать!

Разом свести все счеты! Все нагоревшее и накопившееся! И все сначала!

Чаши весов почти уравновешиваются.

– Взорвать все! – неожиданно жестко говорит Катя. – Подчистую! Чтобы – ни камня на камне! И все сначала! Ты сам этого хотел!

– Нет, – тут же отвечаю я.

Почему нет? Кто сделал за меня выбор, о котором я, может быть, не раз пожалею?

Гости разочарованны. Они, кажется, не ожидали столь скорого и небрежного ответа.

Владимир Сергеевич со вздохом, похожим на хрип, откидывается на спинку стула. Катя опускает глаза.

– Нет? – тихо переспрашивает она.

Я еще не до конца уверен. Но теперь менять решение глупо.

– Нет, – так же тихо отвечаю я.

Они некоторое время сидят безмолвно, как статуи.

– Я надеюсь, вы понимаете, что больше никто и никогда не предоставит вам такой возможности? – спрашивает наконец Владимир Сергеевич.

Я молча киваю. Мне трудно говорить.

Почему я сказал «нет»?

Может быть, оттого, что Катя вдруг стала очень решительной, очень жесткой? Я никогда не любил слишком решительных женщин. Или дело в ее «ты сам этого хотел»? У меня есть давний принцип – когда мне говорят «слабо?», я, не раздумывая, отвечаю утвердительно – слабо! Даже если на самом деле мне совсем не слабо.

Или было что-то другое? «Внутренний стержень», как пишут в плохих романах. Нет, не стоит себя обманывать. Никакого стержня у меня нет: собственная жизнь, всякие гуманитарные и религиозные предпосылки и благополучие близких людей – все это для меня иногда бывает менее существенным, чем желание взорвать все к чертовой матери.

Может быть, террин? Мне кажется, что каким-то образом к моему решению причастен террин. Не тот, который в виде сациви лежит сейчас перед нами, а некий «общий» террин, терриновая данность как таковая. Его ведь тоже придется взорвать к чертовой матери. Я опять-таки имею в виду не моего скромного зайца с орехами, а некий вселенский мега– и метатеррин. Но я даже не знаю, что это за блюдо. Наверное, еще и поэтому взрывать пока нельзя. От каких все-таки пустяков зависят важные решения!

Оттого, что маленькой гирькой, которая в нужный момент перевесила нужную чашу и выговорила за меня мое «нет», оказался нелепый и неведомый мне террин, становится весело.

– Я хочу, чтобы вы правильно поняли и не осуждали меня, – раздельно произношу я. – Я не могу идти с вами.

Голос мой хрипловат. Но я уже почти улыбаюсь.

Гости молчат несколько секунд.

– Да, разумеется, – отвечает Владимир Сергеевич. – Никаких проблем. Хотя, признаюсь, на вас мы возлагали определенные надежды.

Владимир Сергеевич как-то воспрянул и почти вернул себе прежнее расположение духа. Но Катя печальна. В ее глазах (теперь я, пожалуй, возьмусь хоть как-то описать ее глаза) – боль, любовь и смирение.

– Вы, Борис, действительно не знаете, что такое террин? – игриво вопрошает Владимир Сергеевич.

– Молчать! – властно кричит Катя и звучно бьет ладонью по столу. – Молчать, сволочь! Закрой свой поганый рот! Это ты все испортил! Снова на помойку захотел?! Пить с бомжами одеколон?!

Они разом встают из-за стола.

Владимир Сергеевич уже совершенно не похож на артистичного итальянца и тем более на московского интеллигента. Катя снова выше него на целую голову. Оба немного прозрачны.

– Посуду мыть не обязательно, – ехидно бросает Владимир Сергеевич.

Это напрасно. Ни к чему надо мной так запоздало и жалко глумиться. Я все-таки прилично выпил. Могу невзначай запустить бутылкой в голову.

– Я догадался, – сдержанно отвечаю я.

– Вот и молодец, – сипит через плечо сутулый Владимир Сергеевич.

Некоторым людям нужно обязательно оставить за собой последнее слово. Даже если это слово окажется просто пуком.

Катя не оглядывается. Ее спина совершенна. Я, как вы понимаете, имею в виду не только спину. Но теперь это не то, что вначале.

Они тихо уходят. Дверь остается открытой.

Я возвращаюсь к столу и зачем-то съедаю кусочек зайца.

Нужно обязательно выяснить, что значит слово «террин» и как готовится это роковое блюдо. Сильно ли я промахнулся со своим заячьим сациви или, может быть, оказался близок к цели? Вторая бутылка, старинная, осталась неоткупоренной. Почти нетронуты сыры. Гости, если это были гости, ушли, не попрощавшись. Но я не чувствую ни разочарования, ни досады, только усталость. Как они меня нашли? Меня, тишайшего и незаметнейшего? Но добрались и до меня. Можно только догадываться о том, сколько они нашли молодых и сильных. Сами знаете, как хочется иногда взорвать все и начать сначала! Они промахнулись совсем немного.

Я машинально убираю остатки еды в холодильник. Прикрываю крышками салат, мусс и террин. Обтягиваю пленкой разворошенные сыры.

От этого становится смешно. Смайл, смайл.

Я не дома, со стола можно не убирать.

Еще мне хочется прихватить с собой кусок необычного розоватого сыра. В память о неоцененной розе и розовом вине из подвала с невидимыми скелетами. Тоже смайл.