Михаил Веллер - Своими глазами (сборник)

Он выразительно смотрит: луна и силуэт часового над обрывом.

— Я покажу тебе тропинку!

— Я здесь уже полтора месяца! Фургон с деньгами из окружного банка должен прийти через несколько дней! Вы хотите, чтоб я подарил вашему папаше шестьсот монет? Хорошая мысль. Это он вас надоумил, м? Поработал — и беги, пока цел, да?

Она, тихо, зло и печально:

— Я дам тебе денег, мой желторотый.

Он, задумчиво:

— Не знаю, в чем тут дело, но что-то нечисто… Нет, мэм, я привык платить по своим счетам сам.

— Ну так плати, олух!

…Прерия вечером, дорога среди кактусов, мчится фургон с конвоем — четверка кавалеристов в синей форме. Щелк кнута, хвост пыли.

Всадники, десятка полтора, бандитского вида, выносятся из-за холма. Погоня.

Догоняют, стрельба, валятся в пыль люди и кони. Выкидывают из фургона ящик-сейф, рвут динамитной шашкой, бросаются к нему.

— Назад! — Властный молодой человек, главарь банды — эдакий тип смуглого красивого негодяя.

Один перегружает золото и кредитки в переметные сумы коня главаря, и банда уходит.

Под фургоном шевелится раненный кучер, стреляет из винчестера, один падает. Главарь не глядя, через плечо на скаку, сажает из кольта пулю кучеру между глаз.

— Вот это выстрел!

— Я не так богат, чтоб сорить патронами. Промахов не даю.

Один, богомольно-анархистского вида, в очках:

— Да упадет зерно в почву, а не мимо, чтоб дать урожай божий. Мозги дурака — лучшее удобрение для урожая, который снимают умные люди. А пахари угодны господу, — елейно возводит глаза, — и простится им грех, что пашут они без устали на большой дороге. Всякий труд почетен. Должен же кто-то взять на себя и этот тяжкий удел. Аминь. — Складывает руки и крестится.

Главарь:

— Почему ты не стал проповедником?

— Я им был. Но проповеди мои были слишком убедительны, и мне пришлось удалиться. Увы! — люди не прощают тем, кто талантливее их…

— Что же ты проповедовал?

— Что для спасения души необходимо расстаться с богатством. Нерадива была паства моя, и внимала лишь дополнительным аргументам.

— И много у тебя было дополнительных аргументов?

— Всего шесть в барабане, но еще тридцать в патронташе.

— И сколько же душ ты спас таким образом?

— Мои бедные родители научили меня считать в детстве только до двадцати…

Вечер на руднике: факелы, волнующаяся толпа перед домом хозяина. Он выходит на крыльцо:

— Друзья мои! — снимает шляпу. — Ужасную весть принесли мне только что: бандиты перебили сопровождающих и конвой, все деньги, которые везли вам для зарплаты, похищены негодяями.

Из толпы:

— Опять это, твою так, в какой раз!

— Пусть серебром платит!

— Сколько мы еще будем работать даром!

— Как рабы здесь! Хуже негров!

Из толпы выдвигается фигура:

— Смерть проклятому кровососу! — швыряет камень, хозяин еле увертывается, гремит стекло на веранде.

Выстрел. Фигура падает. Из темноты веранды подвигаются к хозяину пяток охранников, щелкают затворами винчестеров.

— Ребята! Каждому из вас в тяжелый час я пришел на помощь. Каждый — добровольно! — подписал контракт, где указано, что я не отвечаю за грабеж, которому может подвергнуться ваше жалованье. Я плачу штату налог, банк платит вам жалованье. Я такой же наемный рабочий, как вы!

В придавленной толпе:

— Ловко они устроились. Им — прибыли, а убытки — нам…

Ночь, барак, мрачные люди:

— Я здесь уже второй год… И всего три раза довозили жалованье. И то уходило за его вонючую баланду и сломанные лопаты. Да дерьмовый виски в его лавке — по двойной цене…

Полдень, карьер. Наш парень, дочь хозяина:

— Ну, ты не передумал? В полночь придешь к колодцу. Так надо.

Ночь. Он ждет. Подходит она: пьяна, с бутылкой. Обнимает его. У него в глазах — та: белокурые волосы, морской берег… Брезгливо отстраняется и уходит. Вслед — крик:

— Пошел вон! Постой!.. Тупой раб!

Ночью он ползком пробирается по горной тропе. Шуршит сорвавшийся камешек. Лезет под колючей проволокой. Встает, хочет бежать. Силуэт часового.

— Стой! — Выстрел, топот, на него накидывают лассо, валят.

День. Он спиной вверх привязан к скамье, нагой. Два зверя-надсмотрщика хлещут его плетьми.

Дом хозяина. Дочь входит в кабинет отца: роскошное убранство, — он поднимает лицо от бумаг на рабочем столе.

— Это ты приказал бить его? — Она слегка пьяна.

— Порядок — основа любого хозяйства. — Он добр на вид, спокоен.

— Бывает порядок, который хуже любого преступления!

— Я тружусь, как вол, чтобы тебе…

— Скажи лучше — как ядовитый паук, плетущий сети! Твои надсмотрщики, сообщники, шулера, бандиты…

— Замолчи! — зажимает ей рот. — Вся в мать… шлюхино отродье!

Она вырывается:

— Это ты убил мать! И меня хочешь убить!

— Ты пьяна! Как…

— Как кто? — спрашивает она вкрадчиво. — А? Ну, скажи? А ты что — не знал, что я пью? А может ты думаешь, что я еще девушка? — Издевательски хохочет. — А все для тебя, для твоих поганых денег! Это ты, ты сделал меня такой!

Дает ей пощечину. Она плачет. Отталкивает его руку со стаканом воды, проливает. Он со вздохом наливает виски — она принюхивается, глотает залпом, успокаивается.

— Ты отпустишь его, папа? Я так редко прошу тебя…

— Не нужно заниматься не своими делами, моя девочка…

Она в ярости бьет бокал:

— Ну так ты еще пожалеешь! — хлопает дверью.

Он ей вслед, восхищенно и печально:

— Вся в мать!..

…Этот наш парень — без сознания стонет, лежа в тени.

Дочь — надсмотрщикам:

— Перенесите его в комнату для гостей.

Они в замешательстве.

— Я не повторяю дважды! — Щелкает хлыстом.

Он в шикарных покоях приходит к себя: она поит его с ложечки.

— Ну, очнулся? Упрямая башка…

— Где я?

— У меня.

— Зачем?..

— Я никогда не отчитываюсь ни перед кем. Есть хочешь?

— Пить…

Она приподнимает ему голову, осторожно поит. Гладит его руку.

Вечер, комната, он почти здоров, она подносит огонь к его сигаре:

— Твое сердце занято?

— Да…

— Она красивая? Лучше меня?

— Ты очень красива. Но я люблю ее. Мы обручены.

— Я никогда не была обручена… — шепотом. Пьет. — Тогда беги. Не упрямься больше. Я тебе все сейчас расскажу. Ты никогда не заработаешь здесь своих денег.

— Я — заработаю! — Он тяжело-упрям, весок.

— Банда… в сговоре с банком. Они перехватывают деньги все время!

— Как?! — он ошарашен. — Так надо что-то делать!

— Что?.. Отец… — она заминается, отводит глаза. — Отец тоже им платит, чтобы не грабили хотя бы прииск….

— А полиция?!

— Что полиция… Там у них свой человек, подкуплен…

— Но есть же закон!..

— Есть. Закон сильного. И он на их стороне… Ты в их власти.

Молчат.

— Ты очень любишь ее?..

— Просто — люблю.