Михаил Веллер - Своими глазами (сборник)

— А вообще-то Вера Ивановна сегодня говорила тако-ое! Что сейчас распространен киднэпинг, и если кто пропускает больше двух дней, надо обязательно навещать и узнавать, все ли в порядке. Тем более что она тебе звонила — сама! — а у вас телефон не отвечает. У вас что, телефон сломался, или отключили за неуплату? Я тоже звонила! Столяров пошел к Лазарчуку, а я к тебе. Это сегодня во всех классах такую беседу проводили…

Старик задумывается, углубляясь в свои мысли, не слыша ее.

— Ты кому-нибудь что-нибудь про нас говорила? — вдруг перебивает он девочку.

Она осекается, передергивает плечиками:

— Я сказала, что у Гоши мама уехала, и он ухаживает за больным дядей. Ничего плохого!

— Ну-ка топай отсюда, деточка, быстренько, — вдруг говорит ей старик. — И запомни: ничего не видела, ничего не знаешь. Еще кому хоть слово пикнешь — пополам порву. Поняла?

Потрясенная, она ахает… срывается.

— Лера! — мальчик бросается следом.

— Стоять, — щерится старик, ловя его за руку.

Хлопает входная дверь — девочка выскочила.

— Всем быстро одеться, — велит старик: в голосе опасность.

Квартира пуста. Звонок в дверь. Еще звонок, очень длинный.

Перед дверью — двое бойцов. Один похлопывает по прочной железной двери. Другой достает из кармана газовый мини-баллон, подкручивает форсунку, чиркает спичку: язычок пламени из горелки. Быстро и ровно режет дверь вокруг петель. Второй чуть пинает снизу — и дверь, клонясь, ложится ему на руки. Ставят ее рядом к стене и входят.

Достают пистолеты, чутко осматривают квартиру. Разделяются в осмотре по одному. Видят еще теплую еду на столе.

Один открывает дверь на балкон с сушащимся бельем. Резко сдвигает простыню — никого нет.

Тихий щелчок. В другой простыне — круглая обожженная дырка. Боец падает.

Простыня сдвигается. За ней — старик в кресле. Снимает с пистолета разлохмаченный цветком глушитель, быстро насаживает другой и в упор стреляет раненному, но еще живому бойцу в голову.

Второй, продолжая осмотр, из глубин квартиры зовет первого:

— Жека! Эй! — И начинает искать его: — Жека!

В стенном зеркале вдруг видит старика у себя за спиной. Быстро оборачивается — но старик стреляет первым.

Боец ранен в правое плечо, пистолет выпадает, он зажимает рану левой рукой, глядя на старика:

— Нет!..

— А что ж, мороженым тебя кормить? — возражает старик, мгновенно меняя свои разовые глушители, и стреляет ему в голову.

— Вылезайте, — резко, торопя, командует старик.

На узеньких антресолях под потолком открываются створки, ногами вперед спускается негритянка, платье задирается выше пояса, обнажая стройные ноги и зад.

Следом, пыхтя, вытаскивается мальчик:

— Я застрял! — отчаянно и придушенно говорит он.

— Я сказал — худеть! — рявкает старик.

Мальчик выпадает на пол.

— Быстро, — торопит старик. — Выкидывай книги, ну!

Мальчик и негритянка выбрасывают книги из деревянного высокого стеллажа на пол. Раздергивают с силой стеллаж на доски.

Старик пока подбирает ПМ одного бойца и вынимает обойму из ТТ другого.

Третий боец ждет в машине у подъезда, поглядывая на их балкон.

Распахивается подъезд, мальчик и негритянка выволакивают на крыльцо огромную коробку с телевизором.

С крыльца им груз не спустить… Мальчик выносит из подъезда две доски (от стеллажа), кладет их на ступени, как сходни, и — негритянка спереди, он сзади — скольжением спускают коробку на землю. И медленно, с натугой, тащат мимо машины бойца.

Коробка тащится по асфальту мимо дверцы водителя, рядом. В последний миг он замечает: в продолговатую прорезь по верху борта коробки (чтоб держать при переноске) чуть выставляются две картонных трубочки. Хлопок: глушитель развернулся розой, водитель ранен.

Еще хлопок: водитель откидывается с дыркой в голове.

Мальчик и негритянка пускаются везти коробку бегом, под ней вращаются колеса кресла. Пара прохожих смотрят изумленно.

За углом на улице мальчик и негритянка сбрасывают со старика коробку без дна. На его коленях — женская сумочка и скрипка в футляре, в руках — два пистолета.

Старик прячет пистолеты, негритянка хватает сумочку, и они отчаянно бегут, толкая кресло:

• длинноногая, как манекенщица, негритянка в красном развевающемся пальто с черной сумочкой на длинном ремешке;

• толстый неуклюжий мальчик в джинсах и черной кожанке;

• и в подпрыгивающем инвалидном кресле — суровый старик в сером плаще, обнявший футляр со скрипкой.

— Давай! Давай! — по-извозчески подгоняет он.

Эта дикая и живописная троица врывается в толкучку у перронов вокзала: кого-то задевают, толкают, опрокидывают лоток с пирожными, обрушивают штабель ящиков с лимонадом.

— Па-асторони-ись! — тоном носильщика покрикивает старик.

Народ балдеет — ан тут же отворачивается по своим делам.

Влетают в тамбур последнего вагона электрички — двери захлопываются, поезд набирает ход.

Все трое задыхаются запаленно.

— Вот так люди худеют, — наставительно выговаривает старик.

— Ты так… пыхтишь… будто сам бежал, — еле отвечает мальчик.

Негритянка утирает потное лицо салфеткой.

— Нос попудри, — советует старик. — Блестит.

Она серьезно смотрит в зеркальце — и вдруг хохочет, представив.

И напряжение разряжается общим хохотом в гремящем тамбуре.

— Напудрить! — хохочет мальчик.

В углу вагона мальчик и негритянка сидят напротив старика.

— Как они нашли? — спрашивает мальчик.

— ЗАГС. Паспортный стол. Архив МВД, — снисходит старик.

— Они — что?! Из милиции?! — мальчик в ужасе.

— Сейчас многие совмещают работы, — пожимает плечами старик.

— Куда мы едем? — деловито спрашивает негритянка.

— Россия — страна деревень, — отвечает старик. — Сможешь сравнить русскую деревню с африканской.

Главарь и свита входят в разгромленную квартиру.

— Жека. Никола. — Главарь задумчиво смотрит на трупы… — «Спецна-аз»… Учитесь, пока живы, как старая гвардия работает.

Садится, трогает тарелку:

— Еще жратва теплая… — Нюхает негритянский плов, с перехваченным дыханием утирает слезы.

— Устал? — ласково спрашивает у начохраны. — Все бегаешь… Выпей, — наливает фужер водки, подносит стоя — тот выпивает.

Ласка главаря страшнее ярости: садизм убийцы. Свита трепещет.

— Закуси, — набирает большую ложку адского варева. — Небось ведь куска в рот кинуть некогда?

Начохраны покорно разевает рот — ложка вдвигается. Дыхание встало, из глаз слезы, ложка торчит во рту: не смеет поднять рук.

Переходят в кухню. Там на столе, приготовленная к запеканию, лежит здоровенная рыбина — в кружках моркови, петрушка во рту.