Александр Кабаков - Старик и ангел

Да и в следующих словах никакого смирения уже не стало, не выдержала предсмертного тона страдалица.

— Тебе ж твою суку содержать надо, — тихо, сквозь сцепленные зубы, сказала она.

И Кузнецов, слава Богу, очнулся. С ним часто так бывало: только поверит он кому-нибудь, как тот возьмет да и откроет свое, как говорится, истинное лицо.

— Сколько ж злопамятства в тебе, — задумчиво сказал несчастный, — как же ты живешь, никогда не прощая… Ты бы лучше простила меня, а? Я ведь и сам о себе все дурное знаю, поверь. Прости меня, Оля.

Еще недавно ему такое и в голову не могло прийти. Теперь же он, повторюсь, часто задумывался о своей вине перед всеми и каждым в отдельности, о любви ко всем и всему, о возможности прощения.

— Прости, — повторил он. — Я ведь ничего дурного тебе уже не делаю и впредь не сделаю. Дай тебе Бог здоровья, надеюсь, что не смертельно ты больна. А я и вправду хочу только спокойно дожить — оставь же меня в моем последнем убежище… Прости, Оля, и отпусти меня.

Однако не получил он ни прощения, ни отпущения.

Хрен тебе, а не прощение — это уж я, автор, говорю вам, уважаемый Сергей Григорьевич. За все платить надо, друг мой. Сейчас и заплатите, да еще скажете спасибо, что легко отделались.

Мадам Шаповал-Кузнецова, на лице которой слезы, смыв всю красоту, в секунду высохли, размахнулась в полную длину руки, сшибая заодно разнообразную призрачную мелочь, да и приложила профессора Кузнецова в глаз.

И еще хорошо, что в глаз, точнее, именно в правый уголок правого глаза, так что и яблоко глазное не задела, и в висок, упаси Боже, не угодила, — не то быть бы Сергею Григорьевичу одноглазым, что приличествует, как известно, полководцам, а не ученым, или просто лечь на месте замертво. Рука-то у мадам тяжелая… Однако ж обошлось сильным ушибом, и дальнейший осмотр это подтвердил.

Ну, может, еще было и маленькое сотрясение, поскольку в нокдаун профессор отправился в настоящий — рухнул ничком, хорошо, что затылок пришелся на его же войлочные тапки, из которых он, увлекшись дискуссией, вышел и оставил их далеко за спиной. И еще удача: кружку с чаем бедняга, конечно, опрокинул, но кипяток уже остыл.

Так что лежит он лицом в потолок, без всякого сознания, мокрый и еле живой. После инфаркта миокарда, я вам доложу, такая нагрузка, какая приходится на главного героя в фантастическом сочинении, совершенно не показана. Сочувствую, а что могу поделать? Автор — существо подневольное, не он всё замысливает, а в мелких событиях персонажи вообще своевольничают. Это еще известный поэт, помните, относительно Татьяны удивлялся, а уж он ведь рядом с Самим был — и то робкая девица им крутила как хотела, вышла замуж за генерала, и как отрезала… Ну, ладно, авось с Кузнецовым все обойдется.

— Пожалуй, скорую надо вызвать, — сказал Петр Иванович Михайлов, склонившись над потерпевшим. — Как бы он того…

— Ничего ему не сделается, — Ольга Георгиевна усмехнулась, и даже опытный работник органов поморщился от этой усмешки. — Он всю жизнь по десять раз в день умирает, а как только выпивкой или бабой запахнет, так уже выздоровел и куда угодно бежать готов… Очухается. Пошли отсюда, нечего больше в этом бреду делать.

— Ну, это еще как жизнь покажет, — неопределенно ответил полковник, однако, подчиняясь даме, перешагнул через лежавшего и направился к выходу из квартиры.

Вслед за ним потянулась и вся нечисть, как определенно инфернального происхождения, так и вполне реалистического.

В минуту комната опустела.

А еще через минуту в замке заскрипел ключ и влетела на бреющем Таня. Увидев миленького-любименького в плачевном положении, она не стала терять ни секунды на испуг и какие-нибудь проявления горя. Вместо того чтобы охнуть, зарыдать, заметаться из кухни в комнату и обратно, медсестра последовательно проделала все целесообразное и необходимое: нащупала пульс в сонной артерии, дала понюхать, приподняв голову, нашатыря, мгновенно извлеченного из сумочки, и, протащив тяжелого старика по полу, прислонила его в сидячем положении к краю тахты.

— Счастье мое, — сказал Кузнецов, открывая глаза и пытаясь усилием воли остановить карусель, в которую превратилось уютное еще недавно жилье, — жизнь моя, они нас не оставят в покое! А я не боец, видишь, баба меня с ног сбила… Давай сбежим, любимая, давай сбежим от них… Чтобы не нашли… В глушь какую-нибудь.

— Куда ж мы сбежим, миленький? — спокойно возразила Таня, усаживаясь для удобства разговора рядом с Сергеем Григорьевичем, хотя пол был еще мокрый от разлитого чая. — Если они станут нас искать, везде найдут… Только я думаю, что не станут.

— Почему? — слабым голосом недавно побитого спросил Кузнецов. Он догадывался, почему впредь все эти упыри не появятся в его жизни или, даже появившись, будут вести себя тихо, но хотел получить подтверждение от Тани, в здравый смысл которой верил непоколебимо. — Почему ты думаешь, что они больше не придут?

— Потому что ты выздоравливаешь, любимый, — спокойно ответила Таня. — У тебя была нервная реакция на все неприятности, вот они и слетелись. А теперь тебе получше, ты и сам не замечаешь, насколько тебе лучше, а я-то вижу… Ты уже работаешь каждый день. Скоро совсем поправишься, и они тебя в покое навсегда оставят, исчезнут. Ты же ведь сам понимаешь, что их нет?

— Ну… — протянул Кузнецов, — ну… Ну, не знаю… Может, нет, а может, и есть… Что ж, и жены моей французской нету? А кто ж меня в глаз звезданул?

— Сам ударился, — мимоходом, уже встав и удаляясь на кухню ради обычных дел, сказала Таня. — Голова закружилась, упал, об стол и ударился. Хорошо, что не точно в висок или в глаз… Посиди еще, скоро ужинать будем, я приду за тобой.

— Нет, надо бежать, — упрямо бормотал профессор, даже не пытаясь встать. Ему нравилось упрямиться, возражать Тане вопреки очевидному. — Надо бежать…

Он бормотал все одно и то же, хотя понимал, что бежать никуда не надо, потому что здесь его дом.

Продолжая бормотать, Сергей Григорьевич влез на постель и бессильно вытянулся.

И немедленно заснул.

Так бывает: заснешь на минуту, а потом кажется, что долго спал, и сны видел, и, проснувшись, не сразу сообразишь, что за время суток…

Кузнецов увидал странные сны — будто ему показывали какие-то отрывки, рекламные ролики снов.

Прежде всего ему приснилось, что он не выключил ноутбук, и машина выключилась сама, перешла в спящий режим — экран потускнел, погас, снова вспыхнул на миг — и погас вовсе. Только огонек сбоку мигал, показывая, что процессор не выключен.

Потом по темному экрану поплыли светлые строчки, коротковатые какие-то. Сергей Григорьевич присмотрелся к странному, как бы негативному изображению — так компьютер иногда сообщает собственную информацию, например, о необходимости обновления антивирусной защиты или о возможности загрузки новой программы — и понял, что это стихи. Строчки плыли довольно быстро, он едва успевал читать: