Валерий Попов - Плясать до смерти

— Теперь она меня съест! — Это он имел в виду Аллу.

— Зачем ей тебя есть, если ты столько зарабатываешь! — успокаивал его я. Слушателем я был идеальным, Алла давно бы уже надавала ему по рогам.

Мы вышли из дома, проследовали по местам оказания ритуальных услуг, перемежая их услугами барменов и половых. И в скорби можно найти приятное, если ею управлять. Из огромного своего опыта общения с Кузей я знал, что его загул быстро оборачивается бурным раскаянием, и спешил насладиться, пока деньги (сэкономленные страшно сказать на чем) еще были. Утром мы двинулись в Елово — похороны должны состояться там.

— А знаете, вашу дачу ограбили! — радостно сообщили ему, только мы вошли в холл Дома творчества.

— Кто? — пробормотал он.

— Да дети ваши! — язвительно проговорила дежурная. Эти юннаты уже извели ее, привыкшую к тихой жизни, и вот — момент мщения.

— Дети — это еще ничего, — успокаивал его я. — Дети — это святое…

Тут в холл вошли Алла с Тимом, и я сначала обрадовался: значит, не «Тимур и его команда» ограбили дом… Но где Настя? Похоже, зря я Кузю утешал. Утешать-то как раз надо было меня, беда как раз случилась со мной, точнее с Настей, — ну просто притягивает несчастья!

Со слов Аллы, все произошло так: вечером она Тима не отпустила, поскольку он и так уже пробегал весь день и должен был выполнять задание по английскому. «И Насте, — злилась Алла, — тоже предложила принять участие: английский не повредит». Но ту было уже не остановить. Умчалась! Собрала шайку самых отъявленных головорезов (из детей) и забралась на их дачу! «На их», понял я, то есть как раз на дачу покойной Кузиной мамы, великой переводчицы. Стало быть, без Тима не обошлось: считал эту дачу своей, собирался там устроить вечеринку, ключ дал, но сам в последний момент уклонился. Теперь вроде сообразил, что «полная несознанка» его не красит, и лениво процедил, что поначалу был план вытащить из дома поленья и сделать «большой костер» (надо понимать, пионерский). Но! Без него он лезть в дом запретил!

— А эти все равно полезли… так и надо им! — не удержал он своей природной злобы.

— Так пойдем в милицию… твои же друзья!

Алла встала на защиту птенца:

— Никуда мы не пойдем!

Пусть «те» там, а «мы» — здесь!

Из «тех» пострадала лишь Настька. Умела влипнуть! Сидела в отсеке за решеткой, опухшая от слез, но с гордо поднятой головой. Так задрала голову еще и потому, что текли сопли. Вечно простужалась, очередной «подвиг» ей стоил здоровья. Притом хранила гордое молчание. Как сказал пожилой начитанный милиционер, «Молодая гвардия», героиня в неволе. Очевидно, эта роль ей пришлась: даже на меня глянула злобно.

— Папа! Разберись! — произнесла хрипло. Разошлась!

Как пояснил милиционер, сторож участка застукал. Увидел открытую дверь, те выбежали, отпихнули его в снег. Успел схватить только Настьку. Самая неуклюжая! Зато теперь главная: ей хуже всех! Что упиваться и дальше пойдет этой ролью — вот какой я вдруг почувствовал страх. И не ошибся.

— Ну что? И отец уже не узнает? — произнесла с вызовом. Откуда это в ней? Чуть было не ушел, обиделся. Да-а… тут серьезней, чем кража дров… нарывается на большее.

— Что, знаете ее? — спросил дежурный.

Я открыл рот, чтобы сказать, что немножко знаю, но Кузя опередил меня:

— Хозяин дачи! — стукнул себя в грудь. — А эта — крестница моя!

Вот и окрестили.

— Можно сказать, член нашей семьи!

— Ну и что? Крестницам разрешается на дачи забираться?

Все же в зимней спячке, в засыпанном снегом Елово, дежурный решил дело раздуть. Иначе — где же бдительность? Да, появление тут Тима было бы кстати. Но он, как говорится, блистал отсутствием, а Настя делала все, чтобы «загреметь»!.. И сразу прославиться.

— Так будете писать заявление о проникновении в ваше жилище? — страж повернулся к Кузе.

— Я?! — произнес Кузя с изумлением. — Я не только не буду писать заявление о проникновении, я, — глянул на Настьку, — напишу сейчас… завещание ей на эту дачу! Нет, дарственную!

Во Настьке подвезло! Действительно, не погоришь — не засветишься!

Не зря Алла называла Кузю безумцем. И как раз за это я его и люблю! В том числе — и бескорыстно!

— Дайте лист! — требовательно произнес он и сел за стол.

Зимняя сказка! С елей за окном вдруг посыпались снежинки.

— Опомнись! — сказал ему я.

За секунду обездолит жену и пасынка!

— На половину дачи! — уточнил он. — Дарственную!

Начал писать.

— К сожалению, не могу заверить! — добродушно улыбнулся дежурный.

«Зимнее чудо» любо всем!

— Вот! — Кузя продемонстрировал бумагу и за неимением тут нотариуса сложил ее в карман.

И бумага та не пропала! И Алла не порвала. И Настька спаслась!

— Значит, можно считать, что она проникла на свою территорию? — глянув на Настю, пошутил мильтон.

— Спасибо тебе, Кузя, — сказал я.

— Хули на-ам, красивым па-арням? — произнес Кузя наш девиз.

Опьянев от собственного благородства, Кузя радушно пригласил весь милицейский состав на похороны матери, которые должны были произойти завтра именно здесь. Проводил ее, надо сказать, достойным поступком!

— Узнаете хоть, кто здесь жил! — со слезами в голосе произнес он.

Дежурный пообещал явку.

— Скажи дядям до свидания! — сказал Насте я. «Героизм» ее не будем поддерживать. Но «до свидания» не дождались от нее — лишь полоснула, уходя, взглядом.

Наше появление в Доме творчества прошло триумфально: чуть подвыпившие перед обедом родители детей зааплодировали; к ним присоединились и дети.

Тут стукнула дверь и под аплодисменты явилась приехавшая Нонна, выспавшаяся, веселая, абсолютно невинная. Умеет она проспать все плохое и явиться к хорошему. Как раз поняла, что аплодируют Насте.

— Видишь, Настя, я же говорила, что все будет хорошо! Ты со всеми подружилась!

Пребывание Насти в кутузке ускользнуло от нее. Впрочем, не будем и огорчать, пусть поет птичка.

Настя стояла мрачная: чего-то ей не хватало для полного торжества. И «оно» появилось! Вышел Тим. Подошел к Настьке.

— Молодец, Настька! Не продала! — хлопнул ее по плечу. И этот «хлопок», понял я, теперь для нее дороже, чем все, что я сделаю и скажу.

Все вокруг оживленно заговорили. Все же Елово не зря во все эпохи считалось местом, где торжествовали профессиональная писательская честь и порядочность!

И прощальный костер, несмотря на запреты властей (надо признать, весьма робкие), все же вспыхнул — в аккурат напротив дачи, чуть не ограбленной. Кузя швырял драгоценные дрова охапками. Из-за них едва не разгорелся сыр-бор… но разгорелся костер!

— Остановись, безумец! — Я пытался его удержать. — Зима еще впереди!

— Уйди! — отпихивал он меня с пути. Для него это был языческий костер, память о маме. Огонь уже доставал небеса, загибался ветром. Как бы — теперь уже и нашу — дачу не запалить! А, неважно!