Пенелопа Лайвли - Как все это начиналось

Шарлотта пьет кофе и размышляет. У нее появляется идея: если она не может добраться до школы, то почему бы кому-нибудь из учеников не приходить к ней? Многим из них дополнительные занятия нужны как воздух.

Она звонит Марше, администратору школы. Марша очень рада ее звонку, спрашивает, как у нее дела и когда они снова ее увидят. Шарлотта — самый ценный кадр в команде Марши. Врожденный талант общения позволяет Шарлотте с одинаковым успехом учить людей читать по слогам и толковать «Гордость и предубеждение» и «Оду к бессмертию». Шарлотта — учитель от Бога, вот и все.

— Вы нам нужны, — говорит Марша.

— Послушайте, я тут подумала… — И Шарлотта излагает свою идею.

Марша прикидывает. Конечно, это некоторое нарушение правил, но почему бы и нет. Класс переполнен, есть несколько человек, которые при дополнительном внимании к ним просто расцветут.

Она еще некоторое время думает, потом предлагает:

— Как насчет Антона?

Шарлотта несколько удивлена. Она скорее склонялась к матери и дочери из Бангладеш или Дэну.

Но Марша настойчиво советует Антона. Дело в том, объясняет она, что тут какая-то загадка. Он явно обладает высоким интеллектом, но почему-то не делает ожидаемых успехов. Может быть, это фрустрация. Возможно, в классе он чувствует себя не в своей тарелке — сдержанный, застенчивый, более сложный и тонкий, чем остальные. Ему очень не помешали бы индивидуальные занятия.

— Хорошо, — соглашается Шарлотта. — Пусть будет Антон.

Она успешно добирается до ворот, настроение поднимается. Теперь ей есть чем заняться, она может быть кому-то полезна.

Генри не должен ничего делать. Вернее, у него нет этого чего-то, нет главного. Он так и не придумал способа восстановить свое доброе имя — нет, не только в академических кругах, но и просто среди интересующихся наукой, умных людей. Чтобы чем-то себя занять, Генри тревожно просматривает свои бумаги, подбирая материал для мемуаров, — все эти панки и коробки, храпящие чьи-то репутации, жаркие споры, научные скандалы. Может быть, ответ где-то здесь?

Он находит его утром в четверг, примерно в десять тридцать. Вытряхивает на стол содержимое невыразительной папки без надписи. Куча бумажек. Письма, которые никогда не разбирали и не сортировали. Письма из прошлого, из давнего времени. Там, в этих письмах, конец шестидесятых — ему еще нет сорока, он звезда, восходящая на научном небосклоне, талантливый молодой человек, со всеми знаком, и с ним все хотят познакомиться. Он выбирает письмо с шапкой палаты общин, смотрит на подпись. A-а, как же, как же, Джон Брэдшоу! Видный политик, лейборист, всячески продвигал Генри, взял его в советники, опекал, поставлял ему последние политические сплетни.

Генри читает письмо — коротенькую записку с предложением пообедать и подколами в адрес Гарольда Вильсона, с которым у Брэдшоу всегда были плохие отношения. Неинтересно. Ну а здесь у нас что?

Брэдшоу давно умер. Генри нечасто вспоминал о нем с тех пор. Он вообще забыл о существовании этих писем. Второе письмо, однако, он читает с большим интересом. Что это? Брэдшоу проталкивает нужный ему законопроект, хочет, чтобы его приняли. Упоминает при этом Холла, товарища по партии, министра: «Холл совершенно согласен со мной, кстати, — но это сугубо между нами! — он признался, что ужасно обеспокоен. Видите ли, у него роман с Лидией Перкис. Именно с ней! Пытается порвать — все это весьма болезненно, он очень привязан к ней, и все такое. Старый осел! Боже мой, если узнает пресса, раструбят повсюду: спит с врагом и тому подобное. Надо позаботиться о том, чтобы этого не случилось».

А Генри и позабыл о спрятанной здесь золотой жиле. Лидия Перкис была женой тогдашнего лидера тори. Подумать только, какой стыд — это же хуже, чем кровосмешение. В любом случае министру, уличенному в связи с чьей-то женой, не поздоровится. Но огласки не было. Пресса не пронюхала. Все осталось шито-крыто, а теперь действующие лица мертвы.

Так-так… Генри сидит, смотрит на письмо, шевелит мозгами. Скандала не было, но имена до сих нор на слуху и все еще могут вызвать интерес. Предположим… Генри приходит в голову, насколько иначе к подобным проступкам политиков или членов королевской семьи относились в XVIII веке. Как это продернули бы памфлетисты и карикатуристы. Джилрей, Роулендсон, Хогарт. Тогда личные тайны выставляли напоказ люди искусства, сегодня — желтая пресса. Эта конкретная тайна не выплыла, но если бы такое случилось, то все газетные заголовки визжали бы о ней.

Нашел. Теперь у него была идея. Стало ясно, чем ответить проклятой старости.

Статья. На разворот воскресного номера. Якобы о различии форм реагирования общества XVIII века и нынешнего на скандальное поведение сильных мира сего. Вполне научная публикация, и так, между делом, невзначай, привести занятный пример: «…некое письмо, которым я располагаю». Кроме того, это усилит интерес к его будущим мемуарам — от них станут ждать новых интересных разоблачений.

А теперь подумаем, как все устроить.

Через пару дней Антон приходит на первый урок. В классе Шарлотта почти не успела его узнать — он не так давно появился. Теперь она поражена хорошими манерами, вежливостью, скромностью Антона. Они садятся в гостиной Роуз. Ученик может приходить только днем — по утрам у него работа. Он всякий раз вскакивает, когда она встает, чтобы взять листок бумаги или поставить чайник. Роуз отправилась по магазинам в Брент-Кросс, так что мешать им не будет. Теперь Шарлотта может получше рассмотреть Антона. Ему около пятидесяти, одет аккуратно: серые брюки, белая рубашка с открытым воротом, черная кожаная куртка. Худощавый, лицо длинное, и удивительные глаза. Очень большие, темно-карие. Шарлотта не видела ничего подобного. У англичан не бывает таких — это глаза иностранца, жителя Центральной Европы, в них темные леса, руританские замки из книжек Эдварда Хоупа, музыка Яначека или Бартока.

Антон довольно хорошо говорит по-английски и понимает неплохо, а вот с чтением проблемы. Как будто между английским разговорным языком и письменной речью поставлен какой-то таинственный блок.

Он разводит руками — жест «сдаюсь».

— Я такой глупый! Все тут, — он постукивает себя по голове, — но в книгах я этого не вижу.

Антон должен научиться читать. Он объясняет:

— Если я читаю, то получаю хорошую работу. Не читаю — работа тоже есть. Но если читаю — работа, которая нравится.

Антон работает на стройке, но никаких навыков такого рода у него нет. Он не водопроводчик, не электрик, не плотник.

— Хотел читать, — говорит он Шарлотте со своей извиняющейся улыбкой.

«Так кто же он такой, кем был у себя дома, — думает Шарлотта, — и почему оказался здесь?»