Пенелопа Лайвли - Как все это начиналось

«Важно помнить, что это не навсегда, — напоминает себе Шарлотта. — Завтра все может быть по-другому. Мы еще спляшем, фигурально выражаясь, разумеется. Думай о хорошем».

Время ланча. Роуз придет позже, она встречается со своей подругой Сарой. Шарлотта готовит себе салат и пробует думать о хорошем. Ее уносит в область воспоминаний, как это теперь часто бывает. Что может быть позитивнее их? При этом хорошие вытесняют плохие. Том. Они едут в машине, Том за рулем. Он кладет руку ей на колено, и это означает: «Мы едем вместе. Как здорово!.. Кстати, я люблю тебя». А куда они тогда ехали? Одна мысль перетекает в другую по таинственным законам свободных ассоциаций. Вот Шарлотта идет из библиотеки домой, везет маленькую Роуз в колясочке, на минуту на что-то отвлекается, а потом видит, что дочка с наслаждением комкает в руках коричневый пакет с овощами. Элизабет Боуэн и Айрис Мердок уже заляпаны раздавленными помидорами.

Почему в ее памяти сохранились именно эти моменты? Ладно, уцелели, и слава богу. Эти нити и связывают ее с жизнью. В конце концов остается лишь горстка образов — на первый взгляд бессвязных, случайных. Хаос, вы скажете, но именно этот хаос и делает каждого из нас личностью. Индивидуальностью, выражаясь профессиональным языком.

Этой своей индивидуальностью Шарлотта, как щитом, закрывается от боли. Та в ответ зловеще скалится. На десерт Шарлотта выбирает фруктовый йогурт.

— Ты помнишь, как была влюблена? — спрашивает Роуз.

Сара задумывается.

— Смутно. Кажется, тогда я временно потеряла рассудок. Давно это было! — Роуз кивает и слышит: — Почему ты спрашиваешь? A-а, знаю! Собираешься написать дамский роман.

— Если бы, — вздыхает Роуз. — Нет, просто думаю… о том, о чем давно не размышляла.

— Сколько же раз с тобой это случалось?

Роуз прикидывает:

— Два с половиной. А с тобой?

— Надеюсь, Джерри не является как раз половиной. Со мной? Дай подумать… Три целых и шесть десятых раза. Шесть десятых — это учитель физкультуры в школе, правда, я тогда заболевала ангиной с высокой температурой, чем, возможно, все и объяснялось.

— Моя половина — это бойфренд моей лучшей подруги в колледже. Мне удалось подавить свое чувство ради нашей с ней дружбы.

— Что еще мы не обсудили? — задумчиво проговорила Сара. — Дети? Тут я вообще ничего не понимаю. Не могу сформулировать, на что это похоже.

— Ты имеешь в виду, быть ребенком?

— Это-то уж точно. Они же иностранцы — дети. Мы просто не могли быть ими. Боже мой! Большая часть жизни ухнула в какую-то черную дыру.

— Тем лучше, — поспешно заметила Роуз. — Представь, каково было бы нести на себе весь этот груз.

— Остались какие-то кусочки и клочки. А с чего мы начали? Ах да! С любви.

— С любви, — говорит Роуз. — Дурацкие мысли. Чья очередь платить за кофе?

— Думаю, я не получаю эту работу, — сказал Антон. — Это маленькая фирма. Есть другие люди, которые пришли. Но интервью прошло довольно хорошо. Мне не стыдно.

— Хорошо. Просто прекрасно, — просияла Шарлотта. — Вряд ли могло повезти с первого раза. Надо приобрести некоторый опыт. Итак, что вы читали?

— Неинтересное чтение, — скорчил гримасу Антон. — Налоговые правила. Я должен знать больше о налогах в Великобритании, чтобы быть хорошим бухгалтером. Так что прощайте, рассказы. На пока.

— На время, — поправила она.

Они ведь уже успели перейти от детских книжек к серьезным рассказам.

— С романами проблема в том, что они длятся и длятся, — сказала ему тогда Шарлотта. — Вы читаете с каждым днем все лучше и лучше, но все-таки роман вам пока не осилить. Вы еще не готовы к этому. Придет черед «Войны и мира», но пока не время. Теперь вам нужно, как, впрочем, и нам всем, научиться понимать суть. Дочитать рассказ и понять, в чем его смысл.

В прошлый раз она дала ему антологию рассказов.

— Но сначала, перед налоговыми правилами, я закончил рассказ, — сообщил Антон. — «Влюбленная в демона». Дошел до конца, но все равно не уверен, что понял, что там в конце.

— Конечно, — кивнула Шарлотта. — Это тот рассказ о призраках, да? Эта двойственность в конце очень эффектна.

— Простите? Как? Двой…

— Я имею в виду, что возможна не одна, а две интерпретации… два понимания концовки.

— Да, конечно. — Антон задумался. — Так и мы живем. Всегда есть больше одного способа посмотреть на то, что происходит.

— Вот именно. Да и до конца мы частенько не добираемся. Сейчас модна такая устрашающая формулировка: «закрыть тему». Некоторые, видимо, считают, что это возможно и даже полезно.

— Думаю, я хотел бы закрыть тему стройки, — улыбнулся он.

— Нет, это совсем другое! Вы хотите уйти со стройки, двигаться дальше, и, конечно, будете это делать. Но в каком-то смысле вам от этой стройки уже никуда не деться. Она останется частью вашего жизненного опыта. Навсегда.

— Пускай, — согласился Антон. — Если только мне не надо больше поднимать и копать, быть грязным. Если закрыть тему нашего мастера.

— Уверена, вы это сделаете, — улыбнулась она. — Уже почти сделали. А сегодня мы, пожалуй, займемся кое-чем даже более практическим, чем налоговые правила. Вот брошюра, манифест партии консерваторов. Я вовремя успела вытащить его из ящика с макулатурой. Если вы собираетесь прожить в этой стране долго, вам надо познакомиться и с языком политиков.

— С Музеем Виктории и Альберта проблема в том, что никогда не знаешь, с чего начать, — сказала Роуз. — Здесь так много всего.

Они стояли у входа. Их сумки уже просветили, добровольные пожертвования они сделали.

— Вместе мы сможем все, — произнес Антон.

Роуз удивленно воззрилась на него:

— Что?

— Простите. Это у меня в голове. Это я читал с вашей мамой. Политика. В этих залах японцы и китайцы. Может быть, тут и начнем? Мы честолюбивы и оптимистичны.

— Надеюсь, мне не придется провести целый день в обществе Дэвида Кэмерона. Какие странные идеи бывают иногда у моей мамы, — рассмеялась Роуз.

— Нет-нет, это хорошо. Я учу новый стиль речи, но думаю, политики везде говорят одно. Они всегда обещают.

В музее было полно посетителей.

— Вообще-то, нам стоило бы сначала пойти куда-нибудь, где поспокойнее, — сказала Роуз. — Может, подождем с японцами? Как насчет… костюмов, например?

Антон явно сомневался.

— Керамика? Фарфор? — предложила Роуз.

— Это мне нравится. У меня друг дома делает керамику.

В галерее, где экспонировались керамические изделия, народа и в самом деле было поменьше. Роуз и Антон бродили от стенда к стенду. Блюда, чаши, кувшины, супницы, вазы, фигурки разных стран и времен. Глаза разбегались от обилия цветов и форм.

Время от времени они останавливались, чтобы восхититься и обменяться несколькими фразами, пока не оказались в отдаленном зале с весьма удобными диванчиками. Антон и Роуз сели на тот, с которого можно было любоваться английской посудой XVII века. Свет струился сквозь застекленный купол крыши. Вокруг никого не было.