Борис Мещеряков - Там, где нас есть

Теперь надо было подождать с час, чтоб проверить, есть ли разница в течении времени снаружи и вблизи портала. Точные значения Славку тоже не интересовали. Разница в несколько миллионных долей секунды должна была проявиться в течение примерно часа, если портал актуален.

Славка сидел на выступающей из снега коряге, держа руки в карманах, прикрыв глаза и даже ни о чем не думая. Ему, как всегда, когда он решился и начал действовать, стало легко на душе. Он наслаждался покоем, скрипом деревьев в отдалении, мартовским солнышком. Секундомеры после остановки показали то, что ему было надо.

Потом он не спеша поднялся обратно к дороге. Ему осталось только разогнать вездеход, чтоб обеспечить свой переход энергетически. Он помнил, что даже полусотни верст в час вполне достаточно для прорыва мембраны.

Он подождал, пока движок нагреется и наберет обороты, с нежностью погладил изогнутый руль и золотистый с конскими головами бензобак. В той России нет таких машин. И решительно надавил валенком акселератор. В голове было пусто и как-то щекотно. Мотор ревел, Славка несся по не однажды мысленно отработанной траектории к откосу.

Последней мыслью было: зато валенки там точно такие же.

Он сжал зубы и закрыл глаза.

9

— Семе-он… Слышь, Семен? Семе-о-он…

Кто-то монотонно повторял имя какого-то Семена. Мешал спать. Славка хотел матернуть мешающего и перевернуться на другой бок.

И вдруг его пронзило. Это же он Семен. Кличка такая у него в роте. Он же один в роте деревенский, Славка Самойлов. А есть еще Славка Юченко из Белой Церкви по кличке Хохол и Славка Демидов из Орла по кличке Демид. Он рядовой железнодорожных войск, находится в Уфимской области на разгрузке щебенки с Витькой по кличке Череп.

Он рывком сел, открыл глаза, увидел выше себя железнодорожную насыпь, с которой скатился, случайно оступившись в вагоне со щебенкой. Поодаль торчал какой-то валун, а рядом был Витек. Тот, который Череп.

«Слава богу, не об камень. Жив. Но грязный весь. Какая-то ерунда привиделась», — думал Славка какими-то обрывками.

И еще одна мысль мелькнула и пропала: «Получилось».

Гудение в голове прекратилось. С лица Черепа сошло выражение обеспокоенности, и он привычно заухмылялся:

— Слышь, Семен. Ты как из вагона выпал, я думал, убился на хрен, а ты ниче. Мож, с пару минут повалялся. Ух ты здоров, Семен.

— Гы-гы, — передразнил Славка, — нечего скалиться. Повезло просто, мог бы убиться. И порода наша крепкая.

И полез по откосу к гадскому вагону, который разгружать еще и разгружать.

«Ничего, — подумал Славка, — дембель неизбежен, как восход солнца».

И почему-то: «Мое от меня никуда не денется».

Перед тем как опустить глаза и уже вгрызться наконец в сырую и скользкую щебенку, Славка запрокинул голову вдохнуть холодного ветра и увидел между сплошными серыми тучами длинный разрыв и в нем синее-синее небо.

Эпилог

Майским вечером 2… года, вернувшись с празднования Дня пограничника во Дворце культуры имени Ленина, где он выступал с речью перед концертом, депутат воронежской городской думы от Аграрной партии Вячеслав Самойлов, инженер-механик по первому образованию, ткнул в кнопку электрического чайника на кухне, включил телевизор, и в обзоре новостей культуры лицо что-то увлеченно рассказывающего человека показалось ему знакомым. У рассказчика на экране был совершенно седой ежик волос на голове и седая короткая борода.

«Доктор исторических наук, писатель-фантаст Семен Денисович Горенков», — прочел Вячеслав Самойлов бегущую строку внизу изображения. Нет, кто-то незнакомый. Заливает про параллельные миры. Самойлов усмехнулся. В такую ерунду он не верил и вообще не интересовался фантастикой.

Два приятеля юности встречаются на приеме у кардиолога в больнице Каплан. Не виделись лет пятьдесят, говорить особенно не о чем, слишком разная была прошедшая жизнь. Один пацаном приехал в Израиль, учился в школе, воевал, учился потом в университете, участвовал в студенческих волнениях начала 70-х, женился, отец троих, дед пятерых, трое из тех пятерых уже сами в армии служат, один в Америке, еще один в Австралии. Старший сын командует его проектной конторой.

Другой в те же годы решил забыть и не думать. Вступал в комсомол, учился от завода на архитектурном, женился, общага, партийная карьера, двое детей, один внук-школьник, на пенсию вышел третьим секретарем горкома, партию упразднили, пенсия мизерная, сын ведет какой-то мутный бизнес с кавказцами, плюнул на все, уехал в Израиль, терять нечего.

Вот встретились. Треплются о болезнях, о детях, о внуках, о школьных годах.

О делах ни слова. Разные у них дела и их восприятие.

Обмениваются телефонами, прощаются.

Первый умрет через неделю, в начале месяца нисан, обширный инфаркт от перепадов температуры и колебаний давления, второй будет жить еще долго и, насколько позволяет пенсия и потребности, счастливо. Их жены познакомятся, сблизятся, насколько позволяет русский одной и иврит другой.

У них-то была общая жизнь. Роды, детские болезни, куцый месячный бюджет, покупки, уют, варенье. Варенье… Нет, я давно уже не варю, что вы, с таким артритом… А я варю, такие фрукты дешевые и сахар тоже… Мужья росли по службе и умом, дети росли, начинали курить и растить волосы, сейчас кто где, дома пустые у обеих. Старухи с разной, но общей жизнью. Из России, Йемена, Польши, Марокко, Алжира, Румынии, Аргентины, Канады…

Которым всегда и во всех концах света при любых режимах надо было варить еду и стирать, ждать мужа с войны и с работы, объяснять своим деткам, что такое хорошо и что такое — плохо, бояться надо было, чтоб ничего с их близкими не случилось.

Вот о них я когда-нибудь напишу.

Следуя вышеизложенному сюжету.

А может, кто-нибудь более трудолюбивый и методичный сопрет эту заметку и напишет. Какая разница?

Марио и Клаудиа Бреннер женили младшего сына Густаво, красавца-блондина, невысокого, тонкого сложения и улыбчивого, двадцати семи лет. Люди российского происхождения, родом из Аргентины, куда их предков забросила судьба в осуществление территориалистских идей Зеэва Жаботинского.

Дело было в нанятом для этой цели зале «Краун Плаза» в ашдодской промзоне. Гостей была тьма, так уж водится на еврейской свадьбе: чтоб никто не обиделся, приглашают почти всех, кого сумеют припомнить. Количества народу из-за этого на свадьбах просто пугающие. Я туда попал с женой, коя работает с Марио на кибуцном заводике. Тем более с Марио и Клаудией я знаком, почему б нет? Когда начали съезжаться гости, я понял, что я знаком с половиной Израиля или хотя б встречался где-то, у меня хорошая память на лица.