Эндрю Холмс - Звездун

Триста фунтов. Цена моего избавления от тюрьмы.

Стюарт сердито посмотрел на руку, на то место, по которому я шлепнул газетой, однако призадумался. Очевидно, при такой значительной сумме упираться дальше было глупо.

— Триста? Только за то, что мы поменяемся?

— Знаешь, я хочу, чтобы моя жена увидела меня в этом шоу. Что-то вроде сюрприза. И мне нужно хорошо выглядеть. Если она увидит меня на толчке, то решит, что я похож на полного придурка.

Этот аргумент Стюарта убедил. Он покачал головой, и я проклял себя за то, что имел неосторожность упомянуть о последствиях появления на национальном телевидении сидящим на унитазе.

— Послушай, — твердо заявил он, — извини, но я не согласен.

— Три гребаных сотни фунтов! — заорал я, одновременно ударив его по плечу газетой.

Стюарт резко отпрянул, в усталых глазах мелькнул страх, вызванный моим громким голосом и внезапной вспышкой ярости.

На другом конце комнаты музыканты рок-группы прекратили весело болтать и уставились в нашу сторону.

Черт. Стюарт выглядел напуганным. Я смущенно улыбнулся. Какое-то время ребята вопрошающе на нас смотрели; затем, будто включился мотор, беседа вернулась в прежнее русло, и мы со Стюартом перестали быть центром внимания.

Я сделал глубокий вдох и подумал: «Держи себя в руках». Медленно, с преувеличенной осторожностью я положил газету рядом с собой на диван. Стюарт наблюдал за мной, как кошка обычно следит за собакой, — со смесью страха и презрения.

— Слушай, — произнес я спокойным и рассудительным голосом. — Сценка с туалетом — шутка. Очень смешная! Я имею в виду, что люди запомнят именно ее. Отличное завершение розыгрыша.

И когда я это сказал, до меня вдруг дошло, что я прав. Люди запомнят именно эту сцену. Раньше мне казалось, что если Сэм во время просмотра передачи увидит меня со спущенными штанами на толчке, то вряд ли придет в восторг. Я вбил себе в голову, что она непременно должна взглянуть на меня в определенном свете, как на двойника Феликса Картера, и, следовательно, как на сексуального бога и харизматическую личность. А не поменять ли точку зрения? Что, если я не предстану перед ней в столь выгодном свете? Все равно именно над сценкой с моим участием люди будут больше всего смеяться, именно эту сценку будут потом вспоминать с улыбкой. И в конце концов, разве не смешное вызывает любовь? Взять, к примеру, Феликса, разве его сексуальность, по крайней мере частично, не основана на том, что он умеет рассмешить противоположный пол? Наверное, я чересчур поспешил с выводами.

Как бы то ни было, надо смириться. С тремя сотнями или без, Стюарт не согласился заменить меня в туалете. Парень явно почувствовал облегчение, когда подошел Тим, с завистью поглядывавший в сторону «Гроббелаарс» и компании. Несколько минут все три Феликса сидели рядом, наблюдая за чужим весельем, потом я предложил сходить за выпивкой и направился через комнату к бару, радуясь перемене сцены.

Позже я вновь очутился в зеленой комнате. Народу было уже гораздо больше. Передача закончилась, начался междусобойчик, и все — команда телешоу и гости — выглядели довольными и счастливыми. Еще один удачный эфир!

Только три человека не были счастливы и довольны. Три Феликса — воссоединившиеся к тому времени в зале для приемов — из-за нехватки времени лишились своего мига славы, во многом благодаря Симсону.

Лично я провел половину шоу — с момента начала интервью с Картером и до его окончания, — сидя со спущенными брюками на унитазе за сценой.

Вино, которое я выпил в зеленой комнате, сняло напряжение, однако мне страшно хотелось в туалет. Мой зад сообщал мозгу, что сидит на толчке, а мозг передавал эту информацию дальше, мочевому пузырю.

— Извините, — обратился я к оператору, который стоял передо мной. Оператор — то ли Крэм, то ли Грэм — должен был дать мне сигнал перед тем, как начать съемку.

На счет «три, два… один!» мне нужно было бросить сердитый взгляд из-за газеты (я долго практиковался перед зеркалом гримерной), затем дотянуться до двери и захлопнуть ее прямо перед камерой.

— Извините, — повторил я. — Я успею сходить в туалет?

Крэм, явно недовольный тем, что для съемок небольшой сценки ему приходится торчать в туалете за сценой, вздохнул.

— Потерпеть не можешь? Сейчас уже начнется.

— Ладно, — пробормотал я, посылая мочевому пузырю сигналы «Стоп!». Вино придало мне храбрости, все происходящее казалось нереальным, и потому я не испытывал ни малейшего волнения, сидя на унитазе, только легкий дискомфорт из-за того, что мне требовалось отлить. И я ждал, наблюдая за Крэмом, который был слишком занят доносящимися из наушников звуками, чтобы поддерживать разговор. Я ощущал себя где-то далеко от шоу, которое шло вживую всего лишь в нескольких метрах от меня.

А потом стало ясно, что там, на сцене, происходит нечто непредвиденное.

— Феликса уже представили зрителям, — произнес Крэм, и мы оба приготовились к тому, чтобы начать наш эпизод.

Затем:

— Что-то он долго добирается до сцены. Наверное, решил отклониться от сценария. Вполне в его духе.

Я развернул перед собой газету, пытаясь представить разворачивающееся зрелище — Хьюи стоит с вытянутой рукой, а Феликс пробирается к сцене. Интересно, что он сейчас делает? Наверное, общается со зрительным залом, пожимает руки поклонникам и целует поклонниц.

— Он все еще не дошел до сцены, — произнес Крэм, нахмурившись. — Погоди-ка, опять пошел назад… Ага, с ним тот парень.

— Какой парень? — спросил я.

— Тони Симсон. Парень с наушниками.

— Что он делает?

— Не знаю, — рассеянно отозвался оператор, — сейчас не его эпизод. Билл, что там происходит?

Крэм выслушал ответ. Я сидел, пытаясь не обращать внимания на позывы мочевого пузыря.

— Да, похоже, Феликс вытащил на сцену Тони Симсона и усадил рядом, — сказал наконец Крэм. — Это не по сценарию. Не знаю, что там творится. Режиссер рвет и мечет.

Мы подождали еще несколько минут.

— Понятно… Похоже, нас выкинули.

— Да?

— Ага, но нам придется торчать здесь до конца программы — на всякий случай. Прости, дружище. Зато потом ты пойдешь со всеми в зеленую комнату, ну, хорошо?

— Хорошо.

Я смотрел на свои спущенные брюки и старался не думать о жене, о том, как она сидит перед телевизором и пытается понять, что же ей нужно было увидеть. Горькое разочарование постепенно охватило меня. Последние несколько дней я прилагал столько усилий в ожидании этой минуты славы! А у меня ее отобрали — так легко и просто.

Оператор снова внимал бормотанию в наушниках, а я сидел как оглушенный и не мог ни помочиться, ни натянуть штаны, ни пойти и найти этого Симсона, затащить его в пустую комнату и избить там до полусмерти. Я сидел в полной прострации до тех пор, пока ко мне не обратился Крэм.