Эндрю Холмс - Звездун

— А деньги?

— Когда скажешь.

— Ну, я сейчас на мели…

Фрэнк пожал плечами.

— Тогда пойдем прогуляемся до банкомата.

Серый Дэйв осушил свой стакан.

— А услуга?

— Будет, — ответил Фрэнк, поднимаясь на ноги, — не волнуйся.

— Как я узнаю?

— Дэйв, мы вместе воевали. Мы с тобой столько повидали, что не всякий выдержит. Если я обещаю тебе что-то сделать, то сделаю.

Серый Дэйв кивнул, и перед тем, как надеть пальто и покинуть паб, двое мужчин обменялись рукопожатием.

Когда они уходили, Серый Дэйв подумал о выражении, которое он заметил в глазах у своего старого дружка, и мысленно расхохотался. Выполнит ли он его просьбу? Черта с два. Вот и Дэйв возьмет денежки Фрэнка, а костер пусть тот разводит сам.

Меж тем Фрэнк тоже радовался в душе. Он ошибался насчет крепких уз настоящей мужской дружбы. И ладно. Барабанов не станет, а Серый Дэйв никогда не узнает, оказал Фрэнк ему услугу или нет. Впрочем, Фрэнк и не собирался ее оказывать.

Ни в коем случае, ведь он не хотел потерять работу, вернувшись с Менорки.

Вы, конечно, и раньше встречали знаменитостей.

Да, много раз.

Тогда вы знаете, какое влияние они оказывают на все вокруг. Как Феликс, который появляется в телецентре. Такое впечатление, что жизнь в зале на миг остановилась, а затем начала двигаться в другом направлении, когда певец вышел из лифта. За ним следом торопливо рысили девушка с блокнотом и элегантно одетый мужчина.

Все немедленно оставили свои занятия (даже те, кто в этот миг ничего не делал) и уставились на него. Не слишком высокого роста, он все равно приковывал к себе внимание. Когда он вошел, секретарши выпрямились и стали прихорашиваться; мужчина, сидящий рядом со мной на стуле, перестал говорить по мобильному телефону, а затем что-то возбужденно зашептал в трубку. Курьер восторженно замер, глядя на то, как Феликс наслаждается благоговейным трепетом окружающих. Даже здесь, в телекомпании, где наверняка побывало немало знаменитостей, появление Феликса восприняли как нечто особенное, почти божественное.

На певце была такая же одежда, как у меня раньше, до тех пор, пока я в ярости не скинул шмотки, принадлежащие «Счастливому понедельнику», на пол гримерной. Только на нем вещи сидели как влитые, словно их сшили специально для него (вероятно, так оно и было), словно были созданы для того, чтобы облегать его загорелое поджарое тело. Я, как ни старался, не мог себе представить, что его брюки пузырятся так же, как мои примерно час назад.

Тоже самое с прическами, на первый взгляд, одинаковыми — господи, всего лишь какой-то «ежик»! — но все же совершенно разными. Моя — обычная короткая стрижка, не более того; его прическа — воплощение стиля. Не просто стиля, а присущего ему стиля, продолжение его индивидуальности, его уверенности в себе, которую он прямо-таки излучает, когда быстрым шагом идет по залу.

Вдруг Феликс останавливается, увидев, что я сижу в большом кресле и жду машину, которая никак не приедет. И направляется ко мне.

— Смотрите, это я! — говорит он, подходя ко мне. Девушка с блокнотом и мужчина в костюме поворачиваются и следуют за ним.

Феликс останавливается напротив меня.

— О-о, это… это… это зеркало? — спрашивает он и делает вид, будто хочет поправить волосы — превосходные, тщательно подстриженные волосы, — ни на миг не отрывая от меня взгляда, смотрит на меня, словно на свое отражение в зеркале.

Я не знаю, что сказать или что делать: с одной стороны, я — объект шутки, над которой весело смеются его свита и все остальные, с другой — я стал в некотором роде избранным, единственным человеком в приемной, привлекшим его внимание.

Наконец Картер оставляет свою прическу в покое, улыбается-той самой обворожительной, обезоруживающей, потрясающей улыбкой — и протягивает мне руку.

— Привет, дружище. Ты — это я? Или я — это ты?

Все в нем удивительно, даже обычное приветствие, кажется, затягивает в его особый мир. Мир Феликса.

— Я — это я, — выдавливаю я. Хихиканье девушки с блокнотом и секретарш заглушает мои слова.

— А я тогда кто? — Он продолжает улыбаться и протягивать руку, которую я наконец запоздало беру. Все же до меня доходит, куда он клонит.

— Ты — Крис, — отвечаю я, на этот раз — увереннее. — Крис Сьюэлл.

— Значит, я — Крис? Твой двойник, Феликс?

— Именно так, Крис. Приятно познакомиться.

— Мне тоже, Феликс.

Наверное, мне надо встать, ноя не могу. Мы смотрим друг на друга. Я теперь улыбаюсь, а он ухмыляется, словно ничего веселее с ним не происходило. Вот оно, присущее звездам качество — способность дать тебе почувствовать, что ты в самом сердце их мира. Я тоже покупаюсь на обаяние звезды. Со всеми потрохами.

Затем появляется Хьюи и от души хлопает Феликса по спине. Тот слегка кривится — никто, кроме меня, не замечает его гримасы, и нас на миг объединяет общая тайна, — и оборачивается.

— Ну ты и скотина! — громыхает телеведущий. Но даже ему, круглощекому кронпринцу телекомпании «Боттом дроуэр», не удается переключить внимание на себя. Зал принадлежит Феликсу, а Хьюи, безраздельно царившему раньше, уготована роль придворного. Я завороженно слежу за разворачивающимся действом.

— Еще раз отколешь такой номер, и клянусь… — Хьюи шутливо ударяет кулаком воздух.

Феликс не ведется на это, а продолжает улыбаться, глядя на безуспешные попытки ведущего сровнять счет. Тут Хьюи впервые замечает меня и меняет тактику.

— И вообще ты должен перед ним извиниться! — обращается он к Феликсу, слегка ошеломленному этим заявлением.

Певец сначала смотрит на меня, потом — на Хьюи.

— Правда, Феликс? — спрашивает он.

— Не знаю, Крис, Может быть…

— Конечно, черт побери! — орет Хьюи, по-видимому, не замечая странного обмена именами между Феликсом и мной. — Благодаря тебе этот малыш не получил свои пять минут славы.

Малыш. Малыш по сравнению с тобой, жирный козел. Свои пять минут славы… Смотрю на Хьюи с нескрываемым презрением.

Однако грубая попытка ведущего создать тесный круг знаменитостей, недоступный для простых смертных, проваливается. Феликс глядит вниз на меня и улыбается, будто приглашая разделить его презрительное отношение к Хыои.

— Господи, неужели?

В его голосе столько тепла, что я чувствую, как мое отвращение к телеведущему постепенно исчезает, чувство разочарования тоже, смытые волной обаяния Феликса.

— Если так, то извини. Меня, бывает, заносит. Забываюсь, понимаешь?

— Ну а я о чем! — встревает Хьюи, но Феликс не обращает на него внимания, и тогда исключенный из нашей беседы ведущий еще раз хлопает Картера по плечу и заявляет: — Отлично, ты обо всем позаботишься, приятель. А я пойду в зеленую комнату. Дела…