Элизабет Страут - Эми и Исабель

— Нет, потому что я вообще не представляю, как я выгляжу, — призналась она.

Эми теребила прядь волос, словно выискивая посеченные концы.

— Как лань, — он положил тряпку на полочку у доски и отряхнул ладони, — пугливая лань в лесу. — Он подумал о ее тонких руках и ногах. — Это всё твои волосы, конечно, — прибавил он вслух.

Она робко взглянула на него, вспыхнула и опустила голову.

— Нет, это действительно интересно. — Он взял стул Элси Бакстер и сел на него верхом, обняв спинку. — В Массачусетсе я сперва преподавал в шестом классе, затем, три года спустя, — в девятом, а теперь у меня снова множество таких же учеников. Самое интересное, каковы девочки в этом возрасте. Многие вдруг коровеют на глазах.

— Как это «коровеют»? — Эми все еще изучала кончики волос, его замечание по поводу развития девочек смутило ее еще сильнее.

— Толстеют. Ко-ро-ве-ют, — выговорил он по слогам. — А другие остаются тоненькими и длинноногими. Как юные лани.

— Конгрегационная лань, — сказала Эми, чтобы преодолеть неловкость.

Она забросила волосы за спину и вдохнула так глубоко, словно ей не хватало воздуха. Сжатые руки лежали на коленях.

— Вот именно. Конгрегационная лань, — подтвердил он так ласково и весело, что она невольно улыбнулась. — А что еще ты не любишь, расскажи? — спросил он, вытянув руки вдоль спинки стула Элси Бакстер. — Кроме уборки у старушек, что еще?

— Я не люблю змей. Даже думать о них невыносимо.

И действительно, от одной мысли о змеях у Эми задрожали ноги, поэтому она вскочила и метнулась в другой конец класса, а потом — обратно к окну. Облака почти полностью затянули небо, и только на краешке горизонта проглядывал солнечный блик. Немногочисленные машины проезжали мимо с уже зажженными фарами.

— Ладно, — сказал мистер Робертсон и обернулся в ее сторону, — тогда забудем про змей. А вот что ты любишь, Эми?

— Стихи, наверное, — сказала она, помедлив, — те, которые понимаю, конечно. А когда не понимаю, то чувствую себя полной дурой.

— Ты далеко не дура. Уж об этом можешь не беспокоиться, — заверил он ее, все еще сидя верхом на стуле Элси Бакстер.

— Спасибо, но вот то стихотворение про Евклида я не понимала до тех самых пор, пока вы не сказали о треугольнике — о том, как красив треугольник, и тому подобное. И наверное, я до сих пор не понимаю. Вот что значит «вздор»? Кто такие «те, кто мелет всякий вздор»?

Мистер Робертсон встал и вернулся к своему столу.

— Иди-ка сюда, — позвал он, похлопав ладонью по темно-зеленому словарю размером с каталог «Сирс».

Эми подошла и встала рядом.

— Красивый, — сказала она.

— Я люблю слова, — сказал он, — вроде «кьяроскуро». — Он взглянул в окно. — Ну вот, теперь уже только «скуро», без «кьяро». Присядь.

Она села за его стол, а он подвинул к ней словарь и велел раскрыть его на слове «вздор». Кончиками пальцев он случайно скользнул по ее руке, и внутри у Эми сладко екнуло. Так они и сидели рядышком, склонившись над словарем, пока угасали последние лучи февральского солнца. Вокруг глаз мистера Робертсона залучились морщинки, когда Эми украдкой, одними губами прошептала алфавит, вспоминая, что «п» следует за «о», а потом они снова и снова искали слова, пока не стихло все вокруг: ни стука швабры, ни топота, ни хлопков чирлидеров, давно уже разошедшихся по домам.

Исабель включила в машине радио. Эти темные тучи тревожили ее. Они были слишком черны для снеговых, а какого еще стихийного бедствия можно ждать в эту пору? Среди ясного неба может нагрянуть торнадо. И хотя у Исабель были весьма скудные познания о торнадо, она не думала, что при этом все небо чернеет. Еще в юности она слышала рассказ о том, как кто-то ехал по трассе и торнадо поднял в воздух его машину, а небо неподалеку оставалось при этом голубым. Она не знала, что стало с этим человеком, да и сомневалась теперь в правдивости рассказа. Она покрутила ручку, пытаясь поймать метеопрогноз. Если вдруг снова налетит метель, то крыша может не выдержать и опять протечет. Эта мысль расстроила Исабель. Придется звать мистера Крейна, если вдруг что.

«…семья обещает вознаграждение за любую информацию, которая поможет обнаружить след похитителя девочки — Деборы Кей Дорн, пропавшей из собственного дома десятого февраля. Подозреваемые до сих пор не названы».

Исабель покачала головой: бедные родители. Несчастная мать. Она выключила радио, поворачивая к дому. Ее оглушила тишина. В доме было темно.

— Эми? — позвала Исабель, вынимая ключ из замка. — Эми! Ты где? — Она бросила ключи на кухонный стол, невыносимо резкий звон эхом разнесся по комнатам.

Она зажгла свет.

— Эми!

Ринулась в гостиную, нажала выключатель.

— Эми!

Комнаты освещались одна за другой. Исабель взлетела по лестнице, не чуя ног под собой.

— Эми!

И спальня Эми была пуста. И ванная. И ее собственная спальня тоже. Она заглянула в туалет на верхнем этаже — унитаз, три рулона туалетной бумаги молчаливо выстроились перед ней.

Исабель разом охватил истерический припадок. Словно ледяная вода заструилась по рукам и ногам. Спотыкаясь, она сползла по лестнице, держась за стену. «Только не это, — стучало в голове, — только не это!» Потому что, кто бы ни похитил бедную Деби Дорн, теперь он пришел и забрал с собой Эми!

— Эми! — снова позвала Исабель.

И принялась искать заново. Во всех комнатах, в каждой кладовке, зажигая каждую лампочку в доме. Она схватила телефонную трубку. Куда, кому позвонить? В полицию? В школу? Эйвери Кларку? Скорее всего, ей посоветуют сначала проверить Эминых подруг. Конечно, все скажут: «Потерпите немного, дайте ей время, и она, конечно, скоро вернется домой». «Но Эми никогда не задерживалась после школы, она всегда была дома! Я знаю свою дочь — что-то случилось! » Всхлипывая, она упала в кресло. Страшные звуки рыданий прорвались горлом наружу. «Эми, Эми!» — звала Исабель.

А вот и она. Сперва ботинки протопали по ступенькам крыльца, а затем порывисто распахнулись двери.

— Мама, мамочка, что с тобой?

Она тут как тут, ее дочь. Девчонка, без которой Исабель чуть не захлебнулась в мрачных волнах ужаса, стояла теперь посреди кухни — румяная, большеглазая.

— Мамочка, что с тобой? — снова спросила Эми, глядя на мать как на привидение.

— Где ты была? — строго спросила Исабель. — Боже мой, Эми, ты напугала меня до смерти!

— Меня оставили после уроков. Чтобы подтянуть по математике, — она отвернулась, расстегивая куртку, — у нас в классе многие остаются.

Слезы на щеках Исабель еще не высохли, и в голове мелькнула смутная мысль, что ее одурачили.

День прибывал. Становилось теплее, медленно, но верно оседали сугробы на тротуарах и вдоль дорог, превращаясь под ногами в снежную кашу. Но под вечер тепло быстро иссякало, несмотря на по-прежнему яркое солнечное пятно в молочных небесах. В те дни, когда Эми возвращалась после бесед с мистером Робертсоном — теперь-то уж предусмотрительно стараясь оказаться дома до прихода Исабель, — она чувствовала, на ходу прижимая книжки к груди под расстегнутой курткой, как сырой озноб забирается ей за воротник и в рукава, студит пальцы. И предвечернее небо, раскинувшееся над Ларкиндейловым лугом, и мощенная камнем дорога, убегающая за белый холм, и потемневшие от талого снега стволы деревьев — все ей сулило весну. И даже птичья стайка высоко в небе ей что-то обещала бесшумными взмахами крошечных крыл.