Элизабет Страут - Эми и Исабель

Настал август. Небо побледнело и, казалось, поднималось все выше с каждым днем, становясь похожим на мембрану купола, опухшую от усталости. Пег Данлап, женщина из церкви, член рождественского комитета, которая спала с отцом Стейси, провела один из жарких полдней в супермаркете, где было прохладно и где она могла следить за ничего не подозревающей миссис Берроуз, толкая тележку то по одному ряду, то по другому. Скрывшись под черными очками, Пег копалась в куче капусты и наблюдала, как жена ее любовника изучала банки с повидлом и вареньем. И не могла объяснить себе, почему это занятие наполняло ее восторгом и одновременно причиняло невыносимую боль.

В квартирке на верхнем этаже, в нескольких милях от универсама, Линда Ланьер, учительница испанского, в этот же самый безобразно жаркий полдень лежала в кровати нагая с Ленни Манделем, оба они обстоятельно постанывали и потели, елозя на смятых простынях. Маргаритки, найденные удивленным Ленни Манделем в школьном коридоре, теперь свисали из молочной бутылки рядом с постелью (миссис Мандель позвонила сыну в школу, чтобы попросить его купить горчицу, но ей сказали, что он уже ушел).

А за рекой, в конторе, Толстуха Бев маялась животом. Уже несколько дней, как только она приходила на работу, у нее начинались рези, а потом отходили кошмарные газы. Осторожно идя по комнате, она сжимала сфинктер, чтобы не опозориться. Ей казалось, что вся нижняя часть тела вот-вот взорвется, и, только благополучно добравшись до стульчака, она обнаруживала, что не может выдавить ничего, кроме громкого порыва ветра. Больше ничего.

По крайней мере, появилась тема для разговора с Дотти. Она явно не хотела обсуждать сообщения об НЛО.

— Честное слово, — сказала она, усевшись обратно за свой стол, — мои кишки урчат уж слишком сильно.

Дотти Браун подняла глаза, наморщив лоб.

— Правда? — спросила она, и Бев увидела, что Дотти не вникает в разговор, что-то стояло между Дотти и остальным миром, эта дистанция сверкала в ее глазах, которые не были сосредоточены на Бев, это проявилось и в некоторой экзальтации ответа. «Правда?!»

Усталость охватила Бев, будто она плыла за кем-то, будто ей надо было говорить громче, быстрее, более выразительно, чтобы держать на плаву Дотти. Печатая, Бев наблюдала за подругой краем глаза. На лице Дотти лежало выражение физической боли — вот что дошло наконец до Бев, когда она, печатая, наблюдала за подругой. Она вспомнила, что у тети, которая умирала от рака несколько лет назад, было то же выражение, что у Дотти теперь, как будто в глубине глаз шла какая-то борьба, какой-то мучительный оскал… что-то вроде того… Бев встревожилась.

— Дотти, — сказала Бев. Она перестала печатать и покосилась на подругу.

Дотти подняла голову и удивилась.

— Дотти Браун, у тебя все в порядке?

Раздражение мелькнуло на лице Дотти.

— А почему ты спрашиваешь?

— Потому что ты выглядишь необычно, — заявила Бев откровенно. — Я знаю тебя давно, и ты сегодня какая-то не такая.

— Ради бога, — тихо ответила Дотти, — если бы космический корабль приземлился в твоем дворе, ты бы тоже выглядела необычно.

Разговор принимал опасное направление. По желудку Бев прошла судорога. Она не верила истории с НЛО и думала, что Дотти это известно. Но каждый раз, когда Дотти сталкивалась с неверующими (языкастая Ленора Сниббенс — самый тяжелый случай), ее глаза наполнялись слезами негодования и она говорила тихо, что никто в мире не в состоянии ничего понять, пока сам не испытает.

— Это справедливо, — говорила Толстуха Бев, чтобы поддержать подругу, и разговор прекращался.

— Но я имею в виду твое здоровье, — сказала Бев на этот раз. — Ты себя нормально чувствуешь? Кровотечения прекратились? Шов еще отекает?

— Меньше, — сказала Дотти и закурила.

— Не могу видеть, что ты куришь опять, — добавила Бев, заводя себя, и Дотти посмотрела на нее пренебрежительно, давая понять, что в собеседнице не нуждается. — Ты вдохновляла меня, — объяснила Бев, — я всегда полагала, что настанет день и я брошу курить только потому, что ты бросила.

— Ну, я теперь никого не вдохновлю, — сказала Дотти и осторожно положила сигарету в стеклянную пепельницу, лизнув палец, прежде чем начать листать стопки счетов. — Проехали, но большое спасибо.

Бев вздохнула и принялась рассматривать свои ногти.

— А Уолли? Как он к этому отнесся?

— К чему?

— К гистерэктомии, и вообще. Иногда мужчины ведут себя странно. Я знала человека, который откровенно плакал, когда врач сказал, что вырезал яичники его жене. Здоровенный мужик не выдержал и заплакал. И никогда не спал с ней больше.

— Все они как дети малые. — Дотти потянулась за сигаретой.

— Да, это правда.

Она должна набраться сил и честно сказать Дотти, что с трудом верит в НЛО и что она беспокоится по этому поводу. Они дружат много лет и должны поставить точки над «і».

— Уф, — сказала Бев, наклонившись через стол к Дотти, — мои кишки взбесились. — Она рывком отодвинула стул и встала. — Звиняйте, — сказала она, — но я пойду и постараюсь выдавить арбуз.

Она видела, как слезы брызнули из глаз Дотти, и если бы она не боялась, что арбуз лопнет, то не встала бы со стула.

— Стейси родила ребеночка, — сказала Эми.

Исабель подняла глаза от плиты и посмотрела на Эми:

— Уже?

Эми кивнула.

— Родила, — повторила Исабель, — уже родила?

— Да. Родила. Ее мать позвонила. — Эми встала и начала убирать посуду.

— Расскажи мне. — Глаза Исабель следовали за Эми, она побледнела, настаивая на ответе.

— Да нечего рассказывать, — ответила Эми, пожав обнаженными юными плечами, которые замерцали, когда она потянулась в своей маечке без рукавов. — Родился ребенок — и дело с концом.

Было хамством так говорить с матерью, но она теперь всегда так разговаривала с ней — откровенно грубо, презрительно. До этого лета она себе такого не позволяла.

— Вряд ли с концом, — сказала Исабель. — Это вряд ли.

Эми не ответила, ненавидя сам тон заявлений родительницы — самодовольные, всезнающие замечания ее повисли во влажной атмосфере кухни.

«Я знаю кое-что, тебе еще не известное, — говорила мама, когда Эми была маленькой, — так что поверь мне». Это значило, что в своем превосходстве знания и опыта Исабель не считала Эми достойной объяснений.

— Разве Стейси никогда об этом не говорила? — Исабель спросила нерешительно, сворачивая салфетку в тугой рулик и глядя искоса на Эми, которая продолжала убирать со стола.

— О чем — об этом?

— Чтобы отдать ребенка.

Лицо Эми на мгновение омрачилось, как будто она пыталась вспомнить, что Стейси говорила.

— Я думаю, она боялась рожать, — признала она, ставя тарелки в раковину. — Она никогда не жаловалась, это точно, но думаю, она боялась, что будет больно. Хотя ее мама сказала мне, что все прошло нормально.