Элизабет Страут - Эми и Исабель

Эми вспомнила женщину в учебном фильме, который отец Стейси принес однажды: лицо, искаженное до неузнаваемости, признаки невыносимой боли.

— Это действительно так больно?

Эми отвернулась от раковины, задав вопрос с неожиданной искренностью.

— Да уж, удовольствие небольшое.

Исабель перестала складывать салфетку и выглянула в окно. На ее лице — Эми успела заметить, прежде чем мать отвернулась, — появилась озабоченность и крайняя уязвимость, Эми увидела тревогу в лице — мать пыталась не заплакать.

Какое-то время был слышен только звон тарелок в мойке, звук льющейся воды, писк закрытого крана, звяканье вилок, брошенных в сушку.

Потом Исабель заговорила. Эми, стоя у раковины, могла сказать по звуку, что мать все еще смотрит в окно.

— Так что, Стейси никогда не говорила, что она чувствует при мысли об усыновлении ее ребенка?

— Нет.

Эми тоже не обернулась. Она сполоснула чашку под краном и положила ее в сушку.

— Но я иногда думала об этом, — добавила Эми честно. — Я имею в виду, она может встретить его на улице лет через сорок пять и не узнать. Это довольно странно, я думаю. Но я никогда не спрашивала ее, думает ли она об этом.

Исабель не отвечала.

— Я просто не думала, что должна спросить ее, ты же понимаешь.

Эми обернулась, все еще держа руки в мыльной воде. Исабель по-прежнему глядела в окно, ее «французский пучок» на затылке от жары потерял форму, пряди выбились и рассыпались по ее длинной белой шее.

— Мам?

— Нет, я думаю, что ты была права, что не спросила. — Исабель повернулась, улыбаясь виновато, по щекам ее действительно текли слезы. Она быстро вытерла их салфеткой, которую еще держала в руках. — Нет, ты правильно сделала, — повторила она. — Не следует задавать лишние вопросы, если они могут причинить людям боль.

Казалось, она взяла себя в руки, высморкалась и, встав из-за стола, выбросила салфетку в мусорную корзину.

— Ты должна навестить ее, — сказала Исабель, убирая оставшуюся посуду со стола. — В какой она больнице?

— Ты имеешь в виду, что я должна пойти к ней в больницу?

— Ну да. Именно туда… Куда же еще?

— Она в Арунди. Не в Хенкоке. — Эми прополоскала еще одну чашку и подвинулась, когда Исабель положила вилки и ложки в мойку.

— Позвони туда и спроси, когда у них часы посещений, — сказала Исабель, настаивая на своем, и протерла стол губкой. — Я отвезу тебя сегодня вечером. Не волнуйся, — добавила она, будто читая мысли Эми, — я не пойду с тобой. Подожду в машине.

— Ты уверена? — спросила Эми. — В самом деле?

— Иди, — Исабель кивком указала наверх, — поменяй кофточку, эта выглядит несвежей. — (На самом деле из-под нее выглядывали сияющие девичьи плечи, и это слегка нервировало Исабель.) — Я сама позвоню в больницу.

Через несколько минут, когда Эми спустилась в новой блузке, причесанная — волосы уже отросли и вились за ушами, — Исабель стояла возле посудного шкафа.

— Восемь часов, — сказала Исабель, — но не пойдешь же с пустыми руками.

— Что? — спросила Эми. — А что я могу ей принести?

— Да вот, — Исабель сняла корзинку с полки, — давай наберем цветов в саду и уложим в корзинку.

Несколько минут они трудились, вернее, занята была Исабель, а Эми наблюдала. Исабель устлала корзинку алюминиевой фольгой, и, взяв совок, они вышли в сад, где Исабель опустилась на колени и выкопала ноготки и колокольчики, набив корзину землей. Она работала с воодушевлением, капельки пота выступили над губой, в ложбинках под глазами. Эми, наблюдая за матерью, даже отвернулась.

— Так они дольше простоят, — сказала Исабель, выпрямляясь и вытирая лицо тыльной стороной руки, — чем если бы мы просто сорвали их.

— Да и смотрятся лучше. — Эми поглядела на корзинку, впечатленная результатом.

— Загляденье, правда? — Исабель оглядывала корзину, поворачивая ее из стороны в сторону.

Они вернулись в дом, где Исабель нашла белую ленточку и обвила ею ручку корзины, а затем ножницами (ни она, ни Эми не вспомнили в тот момент, что это были те самые ножницы, которые остригли волосы Эми) подрезала концы ленты, так что две белые завитушки свисали над голубым и желтым.

Больница была частная, из новых. Она походила скорее на скромное современное офисное здание, чем на госпиталь. Это было строение всего в два этажа с рядом окошек в цементных блоках, расположившееся в стороне от дороги. Входные двери были из стекла, но затемненного, и для Эми, которая вглядывалась в них через ветровое стекло, они казались труднопреодолимыми. Исабель припарковалась на краю автостоянки.

— Что теперь? — спросила Эми, держа корзину с ноготками и колокольчиками на коленях, холодок земли из корзинки начал ползти по ее бедрам. — Я же раньше никогда не была в больнице.

— Просто скажи им, что ты пришла к Стейси. Как ее фамилия?

— Берроуз. Они пускают детей?

— Тебе шестнадцать лет, — сказала Исабель и окинула взглядом Эми, оценивая, — но если кто-нибудь спросит, ты можешь рискнуть и сказать, что восемнадцать. Тогда пустят наверняка.

Эми взглянула на мать. Исабель никогда прежде не предлагала соврать. Эми приоткрыла дверцу машины, но потом заколебалась.

— Что, если в случае Стейси, я имею в виду, что она родила ребенка в таком возрасте, вдруг к ней не всех пускают?

Исабель не знала, что ответить.

— Это было бы несправедливо, — сказала она.

— Да, но если?

— Тогда скажи, что ты родственница. Раз надо.

— Хорошо. — Но Эми колебалась. — А ты что собираешься делать? У тебя есть что-нибудь почитать?

Исабель покачала головой:

— Иди уже.

Провожая Эми взглядом (темно-синие шорты из «Сирса» хорошо смотрелись с белой блузкой), Исабель внезапно распознала в дочкиной походке нерешительность, но она так ходила с детства. В радующей глаза симметрии ног, уходящих сейчас от нее, Исабель увидела нечто знакомое: правая нога Эми косолапила — ее всегдашний, характерный признак застенчивости — почти незаметный дефект походки, как будто девушка прятала невысказанные слова: «Я боюсь». Исабель вздрогнула, два образа Эми странно слились перед ее глазами — взрослой девушки с корзиной цветов в руках и маленькой кудрявой девчушки, идущей по тропинке к дому Эстер Хетч с пластмассовой куклиной головой в крохотных ручках.

Никто и не думал Эми ни о чем спрашивать. В тихих коридорах медсестры казались сонными, равнодушными, они махали рукой в неопределенном направлении, показывая путь.

Стейси была одна. Она сидела в постели, обложившись подушками, словно выжидая, с пустым выражением лица, которое сменилось изумлением при виде Эми.

— Привет, — сказала Стейси. — Ни хрена себе, здор о во!

Она протянула руки, словно ребенок, просящийся на ручки, и корзина цветов оказалась под угрозой гибели в тряске нервного смеха, неуклюжих объятий и поцелуев, но была спасена в последнюю минуту и благополучно приземлилась на колени Стейси. Она смотрела на корзинку сияющими глазами.