Альфред Дёблин - Горы моря и гиганты

КРУТОМУ ОБРЫВУ снился тягостный сон: он бредет вдоль Сены; по этим похожим на степь равнинам, между этими качающимися деревьями прежде него уже проходил кто-то — Венаска. Он должен идти дальше, продолжать поиски. Путь ему преграждают лесные дебри. Он хочет туда, хочет пройти их насквозь. И не знает, как к ним подступиться. Повторяет попытки снова и снова. Когда же наконец вскарабкивается на холм, заросший этим лесом, что-то внезапно поднимает его в воздух, выше непроходимых зарослей. Над землей — над просторной и сладостной, томительно-желанной поверхностью — улетает он прочь. Меняет направление, летит. Над бушующими водами (это Дуврский пролив) лежит его путь; в черном воздухе. Он удивлен: «Теперь я скоро окажусь там». И затем перед ним открывается черная пустыня: Корнуолл. Чьи-то руки, словно две ленты, маячат впереди. Он приземляется среди каменистого дартмурского ландшафта. Чтобы тут же провалиться в хрустящую груду камней. Тело его укореняется в горе: он становится гигантом, мертвым каменным великаном…

Ходжет Сала очнулся от сна, дрожа с головы до ног. И опять пустился в странствие по землям, уже распаханным поселенцами, овеваемым ароматным дыханием темных елей, зеленых буков. На севере вступил на территорию прежнего, надземного Брюсселя. Там нашел Тена Кейра.

— Тен Кейр, я искал тебя. Спускайся с этих руин. От тебя остались только кожа да кости. Присоединяйся к нам. Мы пришли сюда, как ты знаешь, из Исландии и Гренландии. Теперь мы все спасены.

— Зачем ты заговорил со мной и зачем вообще явился сюда, Ходжет Сала? Разве мало таких, что уже бросились ради тебя в огонь? Чего тебе надо от меня? Ты не боишься, что я тебя сожгу или что тебе придется принять мой знак ?

— Какой еще знак?

— Ах, ты полагаешь, что ты теперь торжествуешь, я же погибаю в моем безлюдном растоптанном городе? Но меня не нужно спасать. И кланяться я не стану. Нет такого божества и нет такой силы, чей знак я бы согласился принять. Я ведь человек. А ты, Ходжет Сала, — нет.

— Я не человек, Тен Кейр?

— Нет; ты — нет. Иначе ты бы сейчас сидел на месте, как я. Горевал бы, что гиганты погибли.

— Гиганты? Наше счастье, что они погибли.

— О чем ты, святоша, благочестивый ханжа? Они погибли. Смерть их была чудовищной. Не знаю, что послужило ее причиной. Во всяком случае, не ты, этим похвастаться ты не можешь. Ты когда-то был Кюлином. А теперь ты — какой-то Крутой Обрыв. Крутой Обрыв! Ты покорился обстоятельствам, в тебе нет жизни, у тебя нет жизни, и у других ее тоже нет. Вы бежали из Гренландии, оказались недостойными своей миссии — как и я, как все мы. Я вот сижу здесь. И стыжусь себя, и оплакиваю гигантов. Даже ты сейчас опустил глаза.

— Мое безумие, Тен Кейр, улеглось. Это не значит, что я стал слабым.

— Твое безумие… Вы все дрожите. Деградируете — и не понимаете, отчего. Один Делвил до конца оставался сильным. Да ты сам знаешь. Иначе зачем бы сюда явился. Я проклинаю и истязаю себя, потому что понял это только теперь. Для того, чтобы длить пытку, я и пригвоздил себя к руинам. И наслаждаюсь напоследок видом разрушенного города — ибо это всё, что от них осталось. Все-таки они в самом деле были гигантами. Они бесчинствовали, были жестокими, мстительными. Но они были правы по отношению к вам и по отношению ко мне. При всех своих бесчинствах они были правы по отношению ко мне и даже по отношению к тебе, Ходжет Сала. Вы жалки, смехотворны. Вы не достойны того, что создали эти люди. Вот все лежит, разрушенное. Торжествуйте!

— Тен Кейр, как ты мучаешь меня. О, как мучаешь! Что погубило гигантов? Их что-то влекло к тому, чтобы они сами себя уничтожили.

— Этими россказнями ты не успокоишь ни себя, ни меня. Они не собирались себя уничтожать, можешь мне поверить. На Корнуолле они, вероятно, допустили какую-то ошибку, просчет, слабость. Переоценили свои силы. Но тебе-то я скажу… Признай, что это так, смотри мне в глаза. Ты один из нас — да-да, ты; и, значит, ты близок к ним. Опомнись, Кюлин, подумай о себе. Я сожалею, что не остался до конца другом Делвила и не предотвратил его смерть. Мы сожалеем. Ты — тоже. Так помоги, в чем еще можно помочь. Никто не умирал в таком отчаянье, в каком умру я, если мне придется окончить свои дни сейчас, без надежды на спасение. Подумай, Кюлин, чем мы владели. Никто из нас просто не дорос до таких вещей. Оттого, что вещи эти попали в руки преступников, в руки, которые ими злоупотребили, они не стали менее поразительными. Не стали менее великими, менее — нашими. Гиганты получили турмалиновые полотнища; они их использовали, чтобы удовлетворить свою ярость и жажду мести. Они принялись строить… самих себя; я испугался; но теперь-то я понимаю: это была самая гордая, самая достойная человека цель, какую когда-либо ставило перед собой человечество. Теперь все пропало, все втоптано в грязь. Но может быть… Может быть, Кюлин, еще не слишком поздно. Они не сумели совладать с этой силой, она им досталась слишком быстро; и потом, за обучение приходится платить… Ах, Кюлин, мы ведь послали тебя в Гренландию, чтобы создать новый континент! Новым континентом было уже открытие Меки, сделанное, по сути, всеми нами. А ты… Вот теперь ты плачешь.

— Не из-за гигантов. Спустись же с этих руин!

— Я не желаю видеть твоих людей. Мне за них стыдно, потому я и сижу здесь.

— Спускайся с руин, Тен Кейр. Видишь, я плачу. Ты же не трус. Нечего тебе ползать по грудам железного лома вперемешку с цементом и подыхать от голода среди запасов белой известки. Ты все еще Тен Кейр? Или прикажешь дать тебе новое имя? Я нарекаю тебя Таушан-Дагом, Заячьей Горой.

— Я там внизу умру.

— От контакта со мной?! Ты боишься умереть из-за меня? Спускайся!

Человеческое тело, высохшее и маленькое, слезло — дрожа на солнце — с осыпающихся шуршащих камней:

— Я здесь.

— Оставайся со мной.

— Пойдем, Кюлин, дорогу показывать буду я.

Они шли целый день, затем второй, третий — все время на север, через лесные чащи и поселения. Ночами Тен Кейр стонал во сне: оплакивал гигантов. Шагая, он не смотрел по сторонам. Наконец они вышли к большой воде, черно-зеленой: к Северному морю.

— Здесь мы простимся. Спасения нет. Для тебя его тоже нет. Сюда я хотел попасть. Я прощаюсь с тобой, Кюлин.

Молча, с поникшей головой стоял Ходжет Сала, когда дряхлый человек отделился от него, побрел по нанесенному ветром песку. Тен Кейр остановился у самой кромки с шумом набегающих на берег волн. Стоял там. Стоял. Потом вдруг лег на песок и повернулся на бок. Через какое-то время Ходжет Сала, приблизившись, тронул его за плечо, позвал:

— Эй, Тен Кейр!

Тот:

— Не лапай меня. Уходи.

Ходжет Сала, еле волоча ноги, тащился вверх по дюнам, пока его недавний попутчик не скрылся из глаз. Но через час снова спустился к медленно накатывающему морю, теперь фиолетовому и иссиня-черному. Тен Кейр, словно кучка черного тряпья, по-прежнему лежал на песке. Ходжет Сала молча присел рядом. Маленький брюсселец через какое-то время приподнял голову, вздрогнул, сел; молчал, спрятав лицо в ладонях.