Виктория Лебедева - В ролях (сборник)

— Видите, Дарьке нравится, — мстительно ответила Катя.

А Дарька вытянула из пакета примятую плюшку и откусила изрядный кусок.

— Вот черт! — свекор, который теперь обследовал дверные косяки и петли, едва не подпрыгнул. — Это кто еще здесь?

На пороге стоял, задрав голову вверх, хозяин и таращился на свекра.

— Киса, киса! — восторженно закричала Дарька и, бросив плюшку и медведя, рванула к хозяину. Радостно сгребла в охапку, с трудом подняла на руки.

— Осторожно, оцарапает! — испугалась Катя.

Но нет, не оцарапал. Видно было, что крайне недоволен панибратским к себе отношением, а все-таки не оцарапал. Замер, слегка придерживаясь когтями за Дарькину футболку, и оскорбленно стал смотреть мимо всех, куда-то за оконное стекло, где по подоконнику разгуливал раскормленный московский голубь, постукивая лапками по серой жести, — и только кончик хвоста равномерно ходил из стороны в сторону, как маятник в часах.

Сколько хозяину было лет? Марья Марковна и сама не помнила. Может, шестнадцать, а может, все восемнадцать. Во всяком случае, Юрка, для которого придерживали эту квартиру, еще в проекте не было, когда хозяин был уже взрослым котом, а Юрок-то теперь совсем большой, девятый класс окончил этим летом и паспорт в прошлом году получил, такие дела… Вроде бы хозяина купили на «Птичке» в те времена, когда она еще не переехала со старого места, и не просто так, а как «русскую голубую», приличные деньги отдали. Русская голубая, точно, присутствовала, но дай бог чтоб на пятьдесят процентов. И глаза были не зеленые вовсе, а ореховые, и шерсть не такая короткая, как положено по породе; возможно, там примешался еще какой-нибудь перс, да и без дворового барсика едва ли обошлось. Шерсть едва уловимо отливала коричневым, что придавало колеру сходство со школьной половой тряпкой, какие уборщица сушила на трубе в учительском туалете, а метелка хвоста была точно молью побита — хотя, наверное, это всё от возраста.

— Тот еще боец был по молодости лет! — хвастала Марья Марковна. — Всех кошек в округе обрюхатил. Не кот, а кобель! Говорила бабке — кастрируй. Так ведь нет! Что ж, — отвечает, — мужика-то унижать? Бабка теперь померла, а людям нюхать. Ей-то, бабке, все равно было, царствие ей небесное, она привыкла, а до ремонта в квартиру нельзя было войти, не поверите. Хоть топор вешай! Бабка как перестала его на улицу пускать, так он ей все углы пометил — в отместку.

— Русского голубого — и на улицу? — вежливо удивилась Катя.

— Что никакой он не русский и не голубой, это через два месяца ясно стало. Но не выкидывать же, — рассмеялась Марья Марковна. — Так что жить наш Тимофей привык вольно. С характером кот. Имейте это в виду.

Характер, точно, был у хозяина на морде написан. Слезящийся прищуренный взгляд ореховых глаз содержал постоянно какую-то внутреннюю ухмылку — не злую, скорее высокомерную. И ходил он медленно, с достоинством. Правда, к старости круп провис, и хозяин стал приволакивать задние лапы; вид у него от этого был такой, точно он вот-вот прыгнет. Одно ухо было чуть надорвано, на носу шрам — следы прошлых подвигов.

Поначалу Катя с Сергеем решили, что хозяин глухонемой. За все время ремонта не услышали они от него ни единого звука — даже хрипа или урчания. И на имя не отзывался, точно это не к нему. Целыми днями он бродил по квартире, неожиданно появляясь за спиной, под ногами, под ванной, недоуменно наблюдая, как меняется все вокруг, и понятно было — не узнает. Осталась от прежних времен только когтедралка, прибитая к косяку входной двери, и когда хозяин совсем уж терял ориентиры, он садился напротив нее и подолгу сидел неподвижно, а потом осторожно обнюхивал и начинал лениво точить то, что у него там от когтей осталось. Сергей говорил, что это его, наверное, успокаивает. А Катя возражала: куда спокойнее? Хозяин всегда спокоен — иной раз так спокоен, что даже страшно. Поначалу она до него дотронуться боялась, хотя против кошек вроде бы ничего не имела. Да он и не провоцировал — не терся об ноги, не запрыгивал на колени — ничего такого, что обычно делают домашние коты. Даже когда хотел есть, просто подходил и очень долго, очень выразительно смотрел снизу вверх, а потом разворачивался и вел к холодильнику.

С приездом Дарьки многое изменилось.

Дарька всегда хотела «кису». Они были в принципе не против, но теща — теща не разрешала. Шерсть, вонь, мебель дерут… И вдруг — такое счастье! Три дня она не спускала хозяина с рук, носила по квартире, точно большую плюшевую игрушку, а он снисходительно терпел и был точно игрушка неподвижен. А на четвертый Катю и Сергея разбудил душераздирающий вопль под дверью. Хозяин кричал так громко и страшно, что Катя перепугалась: решила, будто он умирает. Она выскочила в коридор, едва накинув халат, и бросилась к нему, стала осматривать со всех сторон, ощупывать, пришептывая: «Тимоша, что с тобой, где болит?», — точно малому ребенку, а он крутился под ногами, не умолкая ни на секунду. Вышел следом заспанный Сергей, спросил встревоженно, что тут у них. Хозяин внезапно затих. Посмотрел на Сергея, потом на Катю, потом опять на Сергея и опять на Катю и, гордо задрав молью траченный свой хвост, пошел в кухню. Катя и Сергей как завороженные отправились следом. Там, на кухне, хозяин уселся напротив холодильника и задрал морду вверх. Даже дверцу лапой потрогал для убедительности.

— Сволочь! — сказал Сергей. — Сволочь!!! Пять утра!

И ушел досыпать.

А Катя, делать нечего, открыла холодильник и достала из дверцы пакетик кошачьего корма, надрезала, высыпала в мисочку. Хозяин поводил носом и стал медленно, с достоинством есть, ехидно посматривая на Катю.

— Эх ты! — вздохнула Катя.

— Мя! — сказал хозяин.

Она присела на корточки и почесала хозяина между ушами. Он дернул рваным ухом, сбрасывая ее руку.

— Вредитель, — сказала Катя.

Поднялась и пошла прочь из кухни.

— Мя! — отрываясь от еды, сказал хозяин погромче, с какой-то даже угрозой в голосе, и выразительно посмотрел на Катю.

— Что, не уходить? — спросила Катя, ежась.

— Мя, — удовлетворенно ответил хозяин и продолжил трапезу.

— Вредитель, — вздохнула Катя. — Такой был тихий, интеллигентный кот… А сейчас?!

Она не выспалась и теперь зябко куталась в халатик, терла плечи, сгоняя утренние мурашки, зевала в кулак. Хозяин ел, следя, чтобы Катя не ушла. Медленно и с достоинством, как нарочно. И отпустил ее только тогда, когда съел все до крошки. Продефилировал в гостиную, расположился в своем любимом кресле. Вид имел самодовольный.

— Вредитель, — опять сказала Катя и пошла досыпать, но, едва донесла голову до подушки, поняла, что сна ни в одном глазу.

Потихонечку ворочалась, боясь потревожить мужа, думала о странной выходке хозяина. Она надеялась, что это больше не повторится. Напрасные надежды!