Денис Гуцко - Бета-самец

— Видал? — Маша протянула ему небольшой блокнот, усыпанный стразами.

— Ух ты, — восхитился Топилин.

— Да ты внутри смотри.

Топилин раскрыл блокнот. Несколько страничек были разрисованы витиеватыми гербами с замками и драконами.

— Ты здорово рисуешь.

— Да при чем тут, — вздохнула Маша нетерпеливо. — Это же Сания.

И на непонимающий взгляд Топилина ответила:

— Сания! Гербы Сании. А тебе мама не рассказывала, что ли? Наши все знают.

Топилин вернул ей гербовик Сании. Маша спрятала ее в карман.

— Мы с твоей мамой в последнее время мало общались, Маш. У меня все дела. Она не успела мне рассказать.

— Как же… Уже давно…

— Так о чем речь, Маш? Что за Сания такая?

— У меня же своя планета!

— Да?

Кокетливо покивала головой.

— Сания называется. Сама придумала. Я сейчас там сочиняю ловителей демонов.

— Ловцов?

— Да, ловцов. Но демонов я пока тоже не всех придумала. Троих пока придумала. Демон вредности, демон сна, — каждого она отмечала глубоким кивком головы. — Это который проснуться мешает. Тебя будят, а он мешает. Потом, демон злости. Ну, тут понятно. И демон обжорства. А какие еще бывают?

— Демон страха, — предложил Топилин.

— А, да-да-да-да. Забыла. А еще?

— Еще демон смеха. Они такие непонятные, — неопределенно покрутил рукой. — Обычно добрые, но некоторые как разойдутся, и засмешат человека до смерти.

Маша развернулась к нему вполоборота, прищурилась.

— Хм, а ты умный.

— Потому папа и взял дядю Сашу на работу, — у открытого гостиничного окна стояла Оксана. — Доча, иди кофту надень. Прохладно уже.

Это не должно было повториться. Приключилось — и забыли. Затмение нашло. Нервы. Приличные люди в подобных ситуациях не вспоминают о случившемся. Держатся, будто ничего не было.

Они так и держались. Два дня. Что было совсем несложно: Топилин позвонил, спросил, приняла ли она решение, готова ли дать ответ относительно предложенной мировой. Анна прохладным и гладким своим голосом — не ухватишь — ответила, что не готова. Прощаясь, Топилин обещал перезвонить. А на следующий день столкнулись возле следственной управы.

Топилин подходил к ней с тыльной стороны: от Грибоедовской пешком по лестнице, дальше через сквер. Анна стояла в том углу сквера, который обрывается крутым уступом к Базарному переулку. Смотрелась необычно: потерянной. Шла-шла и вдруг остановилась — забыла, куда идти. Над ней пышно желтела липа. Навстречу Топилину пробежал мальчишка в толстенных наушниках. Кто-то, смеясь, кричал парню вдогонку:

— Куда ты, Василек? Куда же ты?

Анна заметила Топилина. Поздоровались взглядами.

Двадцать ступенек, двадцать неспешных шагов — у Топилина было время обдумать предложенные обстоятельства.

Встал в двух шагах, чуть наискосок: уйти или поговорим?

Вот так, уважительно, на дистанции. Он умеет быть деликатным с женщиной, с которой так хорошо переспал в таких нехороших обстоятельствах.

— От Тарасова? — спросил.

Кивнула. Топилин чувствовал — она рада их встрече.

Неплохо бы спросить насчет мировой. Но лучше дождаться, пока заговорит сама. Для чего еще нужны эти случайные встречи?

— Целый час мурыжил, — сказала Анна. — Достал совсем.

— О чем спрашивал?

— Да он не спрашивал ни о чем. Объяснял, что дело ему в суд передавать не резон. Антон Литвинов невиновен, а шума будет много. И он окажется крайним. И у них реформа… и что-то еще говорил…

— Ясно.

— Нервничал очень. Вот, стою, в себя прихожу после разговора.

— Я, стало быть, следом за тобой? Разъяснения какие-то буду давать. Как ехали, куда смотрели. Из пустого в порожнее.

Посмотрел на часы. Просто так, никакой спешки. Сверился на всякий случай, который час. Загнул краешек рукава, глянул мельком. Стоим, беседуем, двое приличных людей. Тарасов подождет.

— Саша, я сегодня позвоню, — сказала Анна, перекладывая что-то в кармашке сумочки. — Мне сейчас нужно домой. Ладно?

— Звони, — ответил Топилин. — В любое время.

— Я соберусь с мыслями… еще раз. Можно? Я позвоню.

— Ты не спеши… ничего…

Сделала движение, чтобы уходить, задержалась.

— Саша, — сказала совсем тихо. — Спасибо тебе.

Догнал ее на ступеньках.

— Сейчас, Анечка, сейчас. Ну, хоть немного.

Отпускал и через секунду снова ловил, сгребал в охапку неспокойное, томящееся под одеждой женское тело.

— Сейчас.

Губы, поцелуй которых легок и уклончив. Руки, обвившие ему шею.

Девчонки-старшеклассницы закричали им из сквера: «Ай-яй-яй! Как не стыдно!» — а потом тянули ободряющим хором: «Ооо-ооо».

— Пойдем, Саша. Скорей.

— Сегодня моя очередь, — сказала она, толкнув его на кровать.

Разделась и, потуже стягивая волосы заколкой, села ему на грудь.

Шалел моментально, когда она улыбалась вот так — с нетерпеливым предвкушением.

Сережа, перечеркнутый черной ленточкой над ухом, — вон он, внизу, на подоконнике. Тут как тут. Выглядывает из-за гардины.

«Такие дела, чувак… Не знаю, как оно тебе оттуда. Думай что хочешь. Да, наверное, грех. Но я такой чистоты звенящей давно не испытывал…»

Топилин не хотел слушать про Сергея. Но она все-таки рассказала.

Окончил любореченский архитектурный, по специальности не работал. Сначала места не нашел, потом увлекся рекламой. Десять лет проработал дизайнером. Придумывал рекламу. От одиночных билбордов в жанре «Заходите, и будет вам счастье» до масштабных рекламных кампаний. Любил свое дело. Увлекался, горел. Особенно вначале. Всегда старался придумать что-нибудь остроумное. Небывалое. Дома был скучноват, обидчив, зато на работе — креативный, светлый человек. Клиенты со вкусом его ценили. Вначале. Не любил дубоголовых заказчиков, которым как ни втолковывай, ни за что не поймут. Тех, для кого придуман закадровый смех. Когда-то он мог от них отказываться. Начальство когда-то позволяло ему такие вольности. Он был звезда. Мог сам решать, брать ли ему заказ. Много зарабатывал вначале. Мечтали скопить на квартиру. Постепенно все изменилось. Платить стали меньше. Рекламное остроумие Сергея как-то вдруг оказалось не у дел. Все хотели теперь «что-нибудь пообычней». Даже многие из старых любимых клиентов просили: «Только без зауми, Сережа, сегодня это не в тему». Начальство стало строже. От звездности не осталось и следа. Сергей переживал. Сменил несколько агентств. Везде скандалил, начал грубить клиентам, потом начальству. Семья поползла по швам. Постоянные обиды. Мелочные вспышки. Невнятные примирения. Сын устал от всего этого и перебрался в общежитие при Академии футбола. Пять тысяч коменданту в карман, ежемесячно. Владику нужна спокойная обстановка. У него режим. Владик с шести лет занимается футболом, собирается стать профессионалом. Вдвоем с Сергеем стало совсем уж мертво. Если бы он просил помочь. Но он не просил. Только смотрел тоскливо. Часто в чем-нибудь обвинял. Потом, не посоветовавшись, тайком, снял со счета все, что было, что копили на ипотечный взнос, — и запустил собственный журнал. Назвал его «Купон». Вышел один номер. На второй рекламы уже не набралось. Полтора года, как Сергей перебрался жить на дачу в «Яблоневых зорях». Улица Окраинная. Домик с сараем и видом на степь, за которой казармы и вертолетное поле. Не объявлялся подолгу, не звонил. И она не искала встреч. Приходил иногда. Похудевший, мрачный. С потухшим взглядом. Говорил, что начал новую жизнь. С ней ругался реже. Тупорылые времена ругал. Дурацкий Любореченск. Дурацкую страну. А потом попал под машину.