Денис Гуцко - Бета-самец

Теперь, когда у Антона есть Лёлик, ему достаточно того, что тот его слушает и, отрываясь от надетого на руку сапога, задерживает на нем вдумчивый небесный взгляд.

— Они когда вернутся, — кивает Антон в сторону КПП, — ох, им тяжко будет. Там теперь быстро нужно кумекать. Быстро, понимаешь? Они тут опухли, на хрен. Школа жизни, блин, ага… Масло съели, день прошел. Ну-ну. Они и там так же будут… Такие дела, Лёля. Ты слушай, что дедушка говорит, слушай. Потом вспомнишь, спасибо скажешь.

От некоторых салабонских дел Антон старается Лёлика избавить. Полы, например, Лёлик теперь редко моет сам. Антон договаривается с другими дедами, те выделяют в помощь Лёлику своего салагу.

В нашей тесной компании я начинаю чувствовать себя лишним.

Я теперь бегаю по утрам. В смысле — выхожу на зарядку. Чтобы выглядело солидней, я и Лёлика с собой таскаю. Он, правда, пытался отлынивать. Но как-то раз я заговорил об этом при Антоне, который давно уже перед обедом и ужином ходит на спортплощадку, и саботаж был пресечен на корню.

— Ты чё, Лёльчик! Это ж для тебя нужно. Смотри, какой дохлый.

Короче! Я никак не мог отказаться.

Подготовка началась задолго до приказа.

Прежде всего Антон договорился с Мацегорой, который присматривал за спортзалом и офицерской сауной. По сроку службы Мацегора «черпак», но в спортзал без него не попасть. А круче спортзала места нет. Приглашены были самые авторитетные деды, с которыми Антон водил дружбу. Пятеро. Миша из первой роты, Паша-Рэмбо из второй, двойняшки Тишкины из третьей и двухметровый весельчак Репа из роты связи. Выпивку и закуску пронесли в часть недели за две. Антон назначил отвал на первый выходной день после приказа, когда дежурным по части встанет Митя — Вася Митюк, новенький лейтенант, переманивший Тоню у старшины Бану. С Митей, как все уже знали, можно договориться обо всем без проблем и по приемлемым ценам. За то, чтобы не заглядывать после отбоя в спортзал, Митя попросил полтинник. Основные расходы понес Антон. Мацегора предоставлял территорию, остальные выложили, кто сколько смог.

Проституток было заказано три. Но явились только две.

— Третья заболела, — нервно хихикала темненькая, заглядывая каждому в лицо.

Старалась выяснить, есть ли тут опасные. От меня и от Репы сразу отвела взгляд. На Мише ее взгляд задержался. Ему она повторила развернуто, с заискивающей улыбкой:

— Заболела подруга. С утра, главное, все нормально, а как ехать, блядь, заболела.

Дембеля широко улыбались в ответ. Рассредоточились вдоль шведской стенки, напротив проституток, усевшихся на стопку матов. Переминались с ноги на ногу. По обычаю побритые наголо в день выхода приказа об увольнении в запас дембеля светлели голыми черепушками, и казалось, именно этим ощущением наготы объясняется их некоторая скованность. Я уже раз десять погладил свой мягкий, продуваемый сквознячком «полубокс».

Проститутки тоже не искрились весельем. Квелые какие-то. Не фонтан. При свете свечей, расставленных на гимнастическом коне, сложно было разобрать и внешность их, и возраст. Мне смутно припомнился рассказ Репы о том, как он выбирал на улице путану, подсвечивая себе спичками.

Уловив общие мысли, темненькая поднялась, далеко потянувшись руками и пригнув голову, будто влезала в тесную одежку. Обширная задница ее на какой-то миг зависла над матами. Она игриво ойкнула, сказала:

— Работала вчера. Всё болит.

Шагнула к уставленному свечами коню, ближе к свету, чтобы ее можно было рассмотреть. Но стояла шпалой, как приезжая на деревенской дискотеке. Ее крашенная в радикальную блондинку подруга осталась сидеть на матах. Она не произнесла до сих пор ни слова. Вид у нее был глубоко отсутствующий.

Один только Мацегора выглядел естественно — деловито раскладывал на матах, за спинами у проституток, закуску и выпивку из вещмешков. Стучал кружками, откупоривал магазинные банки с соленьями.

— Сервелат здесь хороший, — задумчиво произнес Мацегора, на что Репа тут же отреагировал.

— Да режь и его тоже. Справимся.

Посмеялись нестройно.

Вошел Антон, следом Лёлик. Среди дембелей произошло некоторое движение, которое можно было перевести так: «А что, салага тоже будет?»

Ни на кого не глядя, Лёлик отправился прямиком к матам, помогать Мацегоре.

Подойдя к темненькой, Антон шлепнул ее по заду.

— Да не ссы ты, Вика, всё будет в лучшем виде. Солдат шалаву не обидит.

Этот шлепок привел в движение всю компанию. Солдаты двинулись к матам. Уставленные тарелками с искромсанной штык-ножом колбасой, горками соленых огурцов и ломтиков хлеба, маты были похожи на изрытые кротами грядки.

— Я вообще-то не Вика, я Лика, — сказала темненькая. — Вика та, которая не пришла.

— А эта — Кристина? — спросил Антон.

— Виолетта.

— Что такая смурная, Виола? — отрывисто, с нотками недовольства в голосе, обратился Антон к сидящей блондинке. — А? Умер кто?

Та посмотрела на него совершенно безразлично, но потом все же соорудила на лице приветливое выражение.

— Не выспалась просто. Давайте, что ли, выпьем.

В следующую секунду Лёлик протянул ей кружку, в которой, покачиваясь, поблескивала водка.

— Что это? — спросила Виолетта Лёлика.

Тот молчал — видимо, так научил его Антон. Пришлось Виолетте разбираться самой. Приняла кружку, принюхалась.

— Водка?! Ой, мальчики, а можно мне что-нибудь по-слабже?

Лёлик бросил короткий взгляд на Антона и, вернув кружку с водкой на мат, вытащил откуда-то из звякнувшего полумрака бутылку пива.

— Пив-в-асик, — радостно прогнусавила Лика. — И я хочу.

— Пива два ящика всего, смотрите, — предупредил Мацегора.

С появлением Лёлика он прекратил хлопотать с сервировкой и сейчас, отойдя в сторонку, возился с вещмешками: сворачивал их, стягивал, старательно поправляя каждую складочку. Отмежевался от Лёлика, хоть и был с ним одного призыва. Оно и понятно. Не хотел, чтобы его ставили на одну доску с хроническим салабоном. Лёлик как ни в чем не бывало продолжал делать бутерброды с сыром.

— Пусть пьют пиво, если хотят, — махнул Антон. — Лишь бы не квасились.

Он вопросительно посмотрел на Лику.

— Да, девчонки? Не будем кваситься?

— Не будем.

Лелик, оказывается, уже разлил. Разобрали. Антон произнес тост.

— За настоящих мужиков. У всех тут свой путь был. Но, главное, каждый остался мужиком. Нас мало, но мы, бля, в тельняшках!

Сдвинули с глухим стуком кружки, проглотили, кое-кто блаженно выругался.

То, что никто ничего не добавил к тосту, Антона, кажется, огорчило.

Кажется, он ждал подтверждений от этого клуба матерых, прошедших, в отличие от нас с ним, все ступени дедовщины, что они принимают его за равного. Мы с вами одной крови, матерые — вы и я.