Маргарита Хемлин - Дознаватель

Говорю:

— А вы что ж? Делать вам нечего? Суньку б прислали. Или комсомолок его.

Общий вид Файды вывел меня из себя. Рубаха расхристана до пупа. Ремень затянут под животом. Стоит себе с портфелем, большой начальник. А в портфеле — Симкина готовка.

Я встал, несмотря на то что фактически голый, подошел и взял портфель из рук Файды. Вытащил на стол завернутые в газету продукты, бумага промасленная, запах идет сильный — вроде оладьи, дируны на сале. Развернул. Так и есть. Взял один, запихал себе в рот.

— Сначала сам попробую. Вдруг вы отравили. Или Сима. Или Сунька. Вы ж тут все меня ненавидите. А я как рассуждаю: сдохну — пускай. Лишь бы хлопцы живые остались. Дети — ни при чем. Правильно?

Файда застыл. Потом ручками задрыгал. Пуговички у него на рубахе в петельки не входили. Как ни старался застегнуться от пупа до горла.

— Михаил Иванович, что вы говорите… Какая отрава… Без оснований обвиняете. Я от сердца. И Сима тоже. И Суня. Отрава…

Моя шутка слишком его задела. Конечно, сказалось текущее время.

Но испуг Файды натолкнул меня на новую мысль.

— Мирон Шаевич, а чего вы вчера не пришли? Неужели Сима не доложила, что я у Довида?

— Доложила. — Файда пуговички застегнул — через одну. А под горлом так руку и держал. Не было под горлом пуговички. Не было. — Я и шел уже, под самый вечер. Увидел, что вы с Довидом куда-то направились. Издали увидел. Не сблизка. Сблизка я б подошел, хоть поздороваться. А издалека — чего мешать. Я мешать не люблю. Не лезу. Никогда не лезу. Ну. А вы далеко. Идете себе и идете вперед. Я развернулся и обратно домой двинулся.

— Вперед-назад бегаете, как пацан. Почему не крикнули?

Я сохранял спокойствие и ел стоя. Сало шкварочками прилипло к дируну со всех сторон, и я облизывал пальцы. Некультурно, но какая культура в данный момент?

Файда покраснел. Махнул рукой — не той, которой за горло держался.

— Михаил Иванович. У вас прямо подозрительность. Подозрительность, а не основания. Делаете из мухи слона. Может, я в уборную захотел и не смог бежать за вами. А потом вы удалились с глаз. Бурьян. Будяки. Колючки разные. Вы с Довидом буквально напролом шагали.

Гришка и Вовка давно слушали и прыскали в кулаки. Особенно насчет уборной.

Я им выдал по дируну, но приказал рядном, которым укрывались дети, не утираться. В крайнем случае облизывать руки вплоть до локтя.

Хлопцы ели весело, я на них любовался.

Подал голос Довид.

— Мирон, рот закрой. Иди домой или куда тебе надо. Спасибо за еду.

И так сказал, что Мирон аж выветрился из хаты. Портфель, правда, хапнул. Не забыл. И горло не отпустил.

Довид пошел на двор.

Я за ним.

Он неодетый, и я.

Говорю:

— Не за финкой, а, Довид?

— Нет. Я ее в уборную вчера бросил. Хочешь, поищи в дырке.

— Надо будет — поищу. И найду. И не в таких местах находил. Я руки запачкать не брезгую.

— Что со мной сделаешь?

Довид спросил спокойно. Не удивительно, что он не переживал. Испуга не было. Что-что, а испуг я различаю.

Я ответил, что делать с ним ничего не намерен. Мне только надо, чтоб он не считал меня за дурака. Вот моя исключительная просьба и приказ по-хорошему. А что он на меня с финкой кинулся, так всякое бывает. На меня и Евсей однажды кидался. С пистолетом. Выпивши мы были. Поспорили из-за политики.

Довид кивнул.

— А у нас с тобой, Довид Срулевич, не политика. Не она между нами стала. А стала между нами гражданка Лаевская Полина Львовна. Умный и коварный враг.

Довид и тут кивнул.

Я продолжил:

— Сейчас мы с тобой умоемся, и все такое подобное. Хлопцев умоем. Поедим. А потом пойдем на Десну с детьми. И Зуселя возьмем. Пускай все в Остре видят, что мы с тобой заодно. А разговор пока отставим.

Мы с Вовкой и Гришкой смолотили все, что притащил Файда.

Старики к Мироновой еде не притронулись. Довид выпил чай. Зусель — не знаю, чем червячка заморил. Из-за занавески и звука не долетало.

Дети обрадовались походу на Десну.

Довид оставил Зуселя дома. Что-то сказал ему по-еврейски.

Расположились на бережку под вербой. Детей я держал в видимости и постоянно окликал, чтоб имели совесть и не ныряли на глубине.

Довид кидал ракушки с берега в воду. Кидал и кидал. Они делали круги.

Я тоже стал кидать. Мои летели дальше.

Хлопцы заметили игру и выразили желание устроить соревнование.

Я не спешил расспрашивать Довида по существу интересующего меня дела.

С полчаса возился с хлопцами на мелкой глубине, кидал ракушки с различными детскими прибаутками.

Довид за нами не следил. Улегся и, кажется, заснул.

Я не препятствовал. Сон — лучшее лекарство. Во сне человек переносится от себя самого. Мне и надо было, чтоб Довид перенесся, чтоб он отвлекся от себя. Если такого человека внезапно принудить к пробуждению, задать ему вопросы, можно хорошо выяснить необходимое.

Я так и сделал.

Довид рывком раскрыл глаза.

Я не дал ему окончательно возвратиться в себя:

— Почему Евсей застрелился? Быстро.

Я использовал свою интуицию. Оказалось, правильно. Довид не ждал. Он ждал про Лаевскую. А я ему с другого конца. С самого ему больного.

Он лежал и рассказывал прямо в небо. Глаза его на меня не смотрели.

После того как Лаевская 18 мая 1952 года явилась в дом Евсея и вызвала его для разговора, Довид заподозрил неладное. Обстановка вокруг и почерпнутые из газет и радио сведения насчет космополитов держали Довида настороже.

Глубокой ночью Довид не смыкал глаз. Евсей выходил на двор курить несколько раз. Причем помимо запаха табака Довид учуял и запах водки. Из чего был сделан вывод — Евсей не столько курил, сколько выпивал в своем тайном месте — в сарайчике.

К утру Евсей совсем захмелел и громко спал. Довид обратил внимание на его руки — со следами земли и травы. В коридорчике Довиду бросилось на вид, что отсутствует лопата. Ее хранили здесь, а не в сарае, так как инструмент могли украсть посторонние из корыстных побуждений. Только что вечером Довид лично вскапывал палисадник и потом тщательно помыл лопату и пристроил во всегдашний угол возле ведра с водой. А копал он перед сном для моциона и чтоб избежать жары.

При утреннем свете Довид обошел палисадник и обнаружил схованку. На самом краю. У заборчика — наполовину в траве, наполовину в голой земле. Свою вскопку Довид мог отличить по тому, что он после землю обязательно переворачивал, а не разрыхлял. А тут имелась не только перевернутая земля, но и мелкое разрыхление.

Довид углубился в землю и обнаружил сверток из газеты. В газете находился нож со следами засохшей коричневой массы. И потеки по всему лезвию. Нож кухонный. Большой.

Довид испугался, замаскировал схованку, сверток затаил в завернутом пиджаке. Пиджак при возвращении в дом оставил в коридоре.