Маргарита Хемлин - Дознаватель

Бэлка гуляла вокруг яблонь. Срывала зеленые маленькие яблочки, и не яблоки даже, а только завязи, надкусывала и бросала. Надкусывала и бросала.

Я позвал:

— Бэлка! Что ж ты домой не идешь?

Бэлка спокойно ответила:

— Пока не хочу. Как захочу — пойду. Я пока яблок не наемся — не пойду.

— И я с тобой поем. Я тоже сильно хочу.

Мы с ней стали рвать будущие яблоки наперегонки.

Бэлка засмеялась:

— Ты выше, я не дотянусь. Давай ты рви, а я буду прятать. Под рубаху. У меня под этой еще одна. Я ее завяжу на подоле, туда буду запихивать. Запихаю до самой шеи. И будет у меня живот. Мне нравится, когда живот. И Евсею тоже нравится. А тебе?

— И мне нравится, Бэллочка.

Она завязала нижнюю рубаху и подняла ее выше колен. Вроде большого мешка.

Некрасиво и неаккуратно.

Я ей посоветовал:

— Мы сейчас не будем собирать. От этих зеленцов живот некрасивый. Нужно крупные, большие, понимаешь?

Бэлка кивнула и стала развязывать узел. Но, видно, затянула слишком и теперь не получалось.

Я хотел помочь. Присел перед ней на колени. Только руки протянул к узлу, Бэлка оттолкнула меня ногой.

Я упал от неожиданности на спину.

Она стала надо мной раскоряченными ногами, с поднятой рубахой. Я как в загородке между двумя столбами. Сумасшедшая, а неприятно, все-таки женщина, надо иметь стыд.

Тронул ее за ногу, хотел сдвинуть. Стоит как вкопанная.

Немножко приложил силу. Она чуть отступила.

Говорю строго:

— Бэлка, что Евсей подумает про тебя и про меня? Нельзя так стоять с мужчиной. Подумай своими мозгами, Бэлка.

Бэлка подняла голову вверх и выдохнула:

— О-о-о-ох.

Но с места не ушла. Только рубаху выпустила, и она над моим лицом повисла мешком.

С Бэлкой я справился. Уложил ее лицом в траву. Затихла. Закрыла глаза. Я ее покачал за плечи, как маленькую. Вроде приснула.

Сквозь ее сон спросил:

— Бэллочка, скажи мне, сонечко, ты на Лаевскую не обижаешься? Она ж с твоим Евсеем чтото имела. Я знаю. И ты ж знаешь?

Бэлка глаза не открыла. Выпустила пузырь из губ.

Потом вытолкнула по буквам:

— З-н-а-ю.

И так глубоко заснула, что ни тряски моей не чувствовала, ни громких слов в ее адрес.

Бэлка дала мне наводку. Опять Лаевская.

Но идти к Полине еще не время. Надо в Остер.

В Остре, в хате у Довида, я застал Симу Захаровну и Суньку.

Сима что-то варганила в печке, Сунька читал вслух книжку — Вовка и Гришка слушали.

Для завязки я спросил с порога:

— Что читаем, поколение?

Сунька оглянулся и четко ответил:

— Гайдара читаем. «Чук и Гек». «Судьбу барабанщика» прочитали, «Тимур и его команда». Еще ряд произведений. В перевес мракобесиям, что Зусель им в головы вдалбливал.

Я похвалил. Хороший писатель, к тому же военный человек, погиб на фронтах войны.

— Нравится, пацаны? — Вовка и Гришка кинулись ко мне, обняли за живот. Мычат — приветствуют, как телята.

Я взял обоих на каждую руку. Тяжелые. Растут.

Довид не удивился моему появлению.

Сам он сильно похудел. А в остальном внешний вид удовлетворительный.

Говорит:

— Ну, пойдем до Малки на кладбище? Зусель там.

— Зачем сразу на кладбище? Мне и с живыми хорошо. Тем более у вас чистота. Сима старается?

Сима повернулась с чугунком в руках:

— Я только набегаю. Сунька в основном и целом занимается. Подружки его тоже. Взяли шефство.

— Ага. Правильно. Дети — наше будущее. А старики — наше уважение. «Молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почет». Да, Довид Срулевич?

Довид не ответил.

Я обратил внимание, что он не держит на коленях свой еврейский молитвенник и вблизи поля зрения нет подобных книжек.

Спрашиваю Довида:

— Как самочувствие Зуселя?

— Самочувствие есть. Трохи заговорил. Ерунду всякую. Но голос подает.

Довид особой радости от поправки Зуселя не проявил, видно, внутри думал что-то особенное, не принимал мою речь вполне. А мне надо, чтоб принимал.

Говорю:

— Ладно, Довид. Пока тут Сима с Сунькой заправляет, пошли на кладбище. Поклонюсь Малке. Рабочая была женщина. Темная, а рабочая. Не ладили мы с ней. А поклониться надо. Так? Довид, слышишь меня? Надо?

Довид кивнул.

Природа цвела.

Я поинтересовался насчет денежных средств. Хватает ли.

Довид не пожаловался. Не голодные — и хорошо.

В свою очередь спросил про Ёську. Я заверил, что с ним все сильно хорошо. Мальчик целиком здоровый, развивается правильно, в настоящее время находится с Любочкой на отдыхе.

Довид остановился, уперся глазами в землю, сказал:

— Не отдашь назад?

— Не отдам.

— Окончательно?

— Окончательно.

Довид без перехода сказал дальше:

— Тебя Малка за гроши мучала. Зусель сказал, где гроши закопал. Надо пойти — откопать. Тебе отдам. Ты государственный человек, употребишь по закону.

— Что за гроши? Откуда у Зуселя?

Довид отмахнулся.

На кладбище у могилы Малки стоял Зусель. В красной железнодорожной фуражке, правда, с отковыренной кокардой, но в остальном непоношенная. Занимался своим обычным делом — молился. С-под фуражки набекрень чернела ермолка.

Я толкнул в бок Довида:

— Ну, Зусель фраер! А я думал, старый картуз только с головой у него снимется!

Довид показал на Малкино постоянное место упокоения:

— Она купила. У нее кофта оставалась, еще с до войны, поменяла. Зусель, как его Евка с Чернигова приволокла, хватался за пустую голову и сильно кричал, чтоб закрыли. Малка и принесла ему. Сильно он полюбил. Первые слова его, когда опять заговорил: «Меня Малка закрыла».

Довид присел на скамеечку. Закачался, как Зусель, повторял за ним слова.

Ну что, Зусель на меня ноль внимания. Зыркнул вроде на незнакомого. Даже слова не прервал.

Я спросил Довида:

— Скамейку кто делал?

Довид ответил без задержки:

— Сунька. — По-хозяйски огладил сиденье. — Гладкая, как колено. На совесть сделал. — И языком прицокнул от удовольствия.

Старики молились долго, под конец Довид встал рядом с Зуселем.

Я прилег невдалеке на траву между могилами. Ждал, пока закончат голосить и так далее.

Довид рассмотрел меня в траве не сразу.

Позвал:

— Михаил! Где ты?

Я отозвался.

Старики пошли на голос.

Я говорю:

— Лягайте. Травичка мягкая, где еще полежим спокойно, как не тут? Тенек, птички поют. Чистый рай.

Довид присел на траву первый. За ним и Зусель прилег.

Я приступил:

— Ну, товарищи, давайте теперь сначала. Рассказывайте, кто может. Первое слово тебе, Довид Срулевич. А там посмотрим-послушаем, вдруг и гражданин Табачник подтянется языком своим. Хорошо, что при Малке получится разговор. Она и в гроб пошла с думкой про меня, что я гроши украл или как.

Довид посмотрел в сторону Зуселя. Тот лежал на спине. Дремал. Козырек торчал в самый верх. Фуражка даже не ссунулась — сильно врезалась в голову. Маловатая. Вроде вросла.